Они должны были быть сильными. В суровой среде обитания они должны были прикладывать массу усилий на протяжении всей своей жизни, компенсируя нехватку ума грубой силой и бесконечным трудом. Мало кто доживал до конца жизни без боли старых ран и без таких проблем, как дегенеративные болезни костей. И вряд ли кто-то жил дольше сорока лет.

Рана Гиены не была каким-то особым случаем. Даже тот факт, что ему явно нанёс удар в спину гоминид из конкурирующей группы, жившей за обрывами, не вызывал особого интереса. Жизнь была трудной. Ранения были обыденным событием.

Внутри низкой, не отличающейся правильностью построения, убогой хижины не было никакого света, кроме огня и толики дневного света, проходящего сквозь щели в плетёных стенах. Порядка было мало. В задней части хижины были сложены кости и ракушки, выброшенные после еды. Инструменты, какие-то из них сломанные или готовые лишь наполовину, лежали там, где их оставили, как и остатки пищи, кожи, дерева, камня, необработанных шкур. На полу можно было различить остатки основных видов пищи, которые употребляла группа: бананы, финики, коренья и клубни, много ямса. Взрослые опорожнялись от фекалий и мочи снаружи, чтобы не привлекать мух, но младшим детям ещё предстояло научиться этой хитрости, поэтому пол был покрыт полузасыпанными фекалиями младенцев.

Здесь даже не было установленных мест для костров. По всему полу хижины и снаружи в почерневших кругах, которые нагребли ногами из гальки и песка, виднелись следы от старых костров. Когда менялся ветер или разрушалась часть хижины, они просто перемещали тлеющие угольки со вчерашнего кострища на новое место, и всё начиналось сначала.

Современный человек посчитал бы хижину тёмной, низкой, вызывающей клаустрофобию, загромождённой, содержащейся в беспорядке и наполненной невыносимым зловонием — зловонием, пропитавшим её за годы жизни в ней. Но для Камешка это был единственный известный порядок вещей, и всё всегда было именно так.

Сегодня вечером поддерживались два костра. Рукастый держался вблизи жаркого костра, который тлел весь день. Он бродил вокруг поселения, собирая куски сухой древесины, и тщательно уложил в пирамиду дерево и щепки, чтобы разжечь более сильный, более жаркий костёр. Он срезал мясо с головы и ног детёныша носорога, и теперь хотел использовать свой костёр, чтобы заставить кости треснуть, и тогда можно было бы добраться до густого костного мозга внутри.

Ближе к задней части хижины Пыль и женщина Зелёная занимались у второго костра вместе с Тюленем, Плаксой и ещё несколькими детьми. У них при себе было несколько камней, которые они быстро кололи, чтобы изготовить ножи и свёрла, и с помощью этих инструментов они обрабатывали пищу, которую смогли собрать за день в радиусе нескольких сотен метров от хижины. Среди неё были моллюски, и даже одна крыса.

Когда они закончили работу, заклубился дым, просачиваясь сквозь плетёную крышу хижины. Всё это происходило на фоне похрюкивания, урчания, отрыжек и пуканья. Едва ли кто-то произнёс хоть слово.

Плакса была ещё одной из оставшихся в живых: она была девочкой моложе Камешка, которая спаслась во время захвата их старого поселения. Она с трудом переживала случившееся. Она всегда была болезненной и легко начинала плакать. Сейчас ей было семнадцать, она была полностью развита как женщина, и Камешек, а также Рукастый и Гиена, уже не раз вступал с ней в связь. Но ей ещё предстояло забеременеть, а её тело, тощее и относительно лёгкого сложения, не принесло Камешку никакого удовольствия.

Среди этих людей существовало специфическое распределение хозяйственных обязанностей. Мужчины и женщины по большей части собирали пищу раздельно и ели по отдельности.

Те, кто собирал растительную пищу, дары моря и мелкую дичь ближе к дому — главным образом, но не исключительно женщины — сидели и готовили её над своим жарким костром, используя инструменты, быстро сделанные из оказавшегося под рукой материала, чтобы помочь себе при еде. Те, кто уходил на охоту дальше — главным образом мужчины, но не всегда только они — поедали значительную часть добытого мяса прямо на месте. Они приносили его домой, чтобы поделиться с другими, только если у них оставались излишки. Удовольствие поедать костный мозг всегда доставалось охотникам после того, как кости вскрывались с помощью сильного жара их собственного костра.

В течение большей части времени группа фактически снабжалась пищей за счёт женского собирательства, и пища распределялась так же, как во время охоты у мужчин. Но охота, как всегда бывало, была чем-то большим, чем добывание пищи. В действиях охотников-мужчин по-прежнему сохранялся элемент демонстрации, как у павлина. В этом смысле эти люди не слишком продвинулись вперёд со времён Дальней.

Однако в другом они отличались. Каменные инструменты, с помощью которых женщины обычно готовили свою пищу, были массивными, но их поверхности и грани выглядели грубо обработанными по сравнению с изящными ручными топорами, которые умел изготавливать Топор более миллиона лет назад. Но в действительности при всей своей красоте для решения большинства задач ручной топор был не полезнее, чем простой отщеп с грубо обработанным краем. В более суровые времена мужчины и женщины должны были учиться делать свои инструменты как можно более умело, чтобы решать текущие задачи. Под этим давлением древняя власть шаблона ручного топора начала ослабевать. Это было размораживание мышления. Хотя в некоторых уголках планеты изготовители ручных топоров по-прежнему сватались при помощи своих каменных символов, но, когда мёртвая рука полового отбора была сброшена, последовала вспышка изобретательности и разнообразия.

Постепенно был открыт новый способ изготовления инструментов. Каменный нуклеус подготавливался таким образом, что единственным ударом можно было отделить длинный отщеп желаемой формы, который затем можно было ретушировать и доработать. Отщепы получались с самыми тонкими гранями, какие только возможны — иногда их толщина измерялась считанными молекулами — всё время, пока шла работа с камнем. И при достаточном навыке таким способом можно было изготавливать очень разнообразные инструменты: и топоры, и ещё наконечники копий, резаки, скребки, проколки. Это был гораздо более эффективный способ изготовления инструментов, даже если они выглядели более грубыми.