– Даже если вы правы, – сказал Боб, – это лишь придает мне решимости преодолеть это желание и никогда не заводить ребенка. Именно по тем причинам, которые вы назвали. Я вырос среди сирот. И не хочу оставлять за собой сироту.

– Они не будут сиротами, – возразила Петра. – У них буду я.

– А когда Ахилл найдет тебя и убьет? – огрызнулся Боб. – Или ты думаешь, он слишком милосерден, чтобы сделать то, что сделал Волеску с моими братьями? Отчего я сумел ускользнуть? Потому что я такой чертов умник?

Глаза Петры наполнились слезами, и она отвернулась.

– Вы лжете, когда говорите такое. И жестоко лжете, когда говорите это ей, – тихо сказал Антон.

– Я говорю правду.

– Вы лжете, – повторил Антон, – но думаете, что эта ложь необходима, и настаиваете на своем. Я знаю такую разновидность лжи: я сохранил здравый рассудок, ограждая себя ложью и веря в нее. Но вы знаете правду. Если вы покинете этот мир, не оставив детей, не связав свою жизнь с таким чужеродным созданием, как женщина, то ваша жизнь будет для вас самого бессмысленна, и умрете вы в горечи и одиночестве.

– Как вы, – сказал Боб.

– Нет. Не как я.

– А вы что, собираетесь жить вечно? То, что удалось обратить рак вспять, не значит, что ничего больше вам не грозит.

– Нет, вы меня не поняли. Я собираюсь жениться.

Боб рассмеялся:

– А, тогда понимаю. Вы так счастливы, что хотите и других видеть счастливыми.

– Женщина, с которой я собираюсь связать судьбу, хорошая и добрая. У нее двое маленьких детей, без отца. У меня теперь приличная пенсия, и я смогу сделать так, чтобы у детей был дом. Мои склонности не изменились, а она еще молода, и, быть может, мы найдем способ для нее выносить действительно моего ребенка. Но если нет, я приму ее детей в свое сердце. Я вернусь в сеть, моя неприкаянная нить снова вплетется в ткань рода человеческого. И я не умру одиноким.

– Рад за вас, – произнес Боб и сам удивился, как это получилось горько и неискренне.

– Да, я и сам за себя рад, – ответил Антон. – Конечно, я буду несчастен. Я буду все время бояться за детей – уже боюсь. И ладить с женщинами непросто. Но понимаете, все это придаст какой-то смысл.

– У меня есть моя работа, – сказал Боб. – Человечеству угрожает враг, по-своему почти такой же страшный, как жукеры. И я не думаю, что Питер Виггин его остановит. На самом деле мне сдается, что Питер Виггин вот-вот все потеряет, и кто тогда будет противостоять Ахиллу? Это и есть моя работа. И если бы мне хватило эгоизма и глупости жениться на своей вдове и зачать с ней своих сирот, это меня только отвлекло бы от работы. А если работа у меня не получится – что ж, сколько миллионов людей уже родились и умерли, оборвав нить? Учитывая исторический процент детской смертности, их может быть половина или как минимум четверть всех рожденных на Земле. Все жизни, лишенные смысла, и я стану одной из них. Только перед своей гибелью я сделаю все, чтобы спасти мир.

К внезапному удивлению – и ужасу – Боба, Антон сгреб его в российское медвежье объятие, когда неподготовленному европейцу кажется, что он уже не уйдет живым.

– Какое благородство, мальчик мой! – закричал Антон со смехом. – Ты только послушай себя! Какая романтика юности! Ты спасешь мир.

– Я над вашей мечтой не смеялся, – хмуро сказал Боб.

– Но я ведь не смеюсь! Я тобой восхищаюсь! Потому что ты в каком-то смысле, очень отдаленном, мой сын. Или племянник, по крайней мере. Но ты подумай только: прожить жизнь полностью для других!

– Вовсе нет, я о себе забочусь! – возмутился Боб.

– Так спи с этой девушкой, ты же знаешь, что она тебе даст! Или женись на ней и потом спи с кем хочешь, зачинай детей или нет, какая разница? Все, что вне твоего тела, значения не имеет. И дети твои тоже пустяк! Ты же только о себе и думаешь!

Бобу было нечего сказать.

– Самообман не хочет умирать, – тихо сказала Петра, кладя руку в его ладонь.

– Я никого не люблю, – произнес Боб.

– Ты все время рвешь себе сердце ради людей, которых любишь, – сказала Петра. – Ты даже не можешь себе в этом сознаться, пока они живы.

Боб вспомнил Проныру, вспомнил сестру Карлотту.

Подумал о детях, которых никогда не собирался иметь. Детях, которых он мог бы породить с Петрой, такой умной и верной подругой. Когда он подумал, что она могла бы достаться Ахиллу, то понял, что любит ее больше всего, что есть в мире. От детей он отказывался, продолжал отказываться, потому что…

Потому что слишком их любил, даже сейчас, когда их еще не было, слишком любил, чтобы причинить им такое страдание – утрату отца, чтобы рисковать их ранней смертью, когда никто не сможет их спасти.

И сейчас надо было посмотреть правде в глаза: что толку любить своих детей так сильно, если их никогда не будет?

Бобу хотелось плакать, и на миг он позволил себе это, проливая слезы по мертвым, которых так любил, оплакивая собственную смерть и то, что он не увидит, как растут его дети, не увидит, как старится рядом с ним Петра, как и положено мужчинам и женщинам.

Потом он взял себя в руки и сказал то, что решил не умом, но сердцем:

– Если есть способ сделать так, чтобы в их геноме не было ключа Антона…