Он протолкался между столиков и устроился в неловкой позе на одной из хромированных табуреток за стойкой Лонг-бара. Выглядел он неважнецки. Какое-то время провел, выбирая себе напиток. Когда выбрал, бармен поставил перед ним бокал с подчеркнутой осторожностью, и жидкость вскоре разделилась на отчетливые розовый и желтый слои. Соседям по стойке Антуан сообщил, что такой коктейль популярен на Аренде Перкинса. Это заявление никого не убедило. Эшманн дождался, пока он наполовину осушит бокал, и произнес:

– Далекий путь со Стрэйнт-стрит, однако.

Толстяк неуверенно взглянул на него.

– Антуан? Ты меня не узнал? Может, в этом свете ты меня плохо видишь?

– Я знаю, кто ты, – сказал Антуан.

Эшманн улыбнулся.

– В такой час ты обычно у Лив Хюлы зависаешь, жалуешься на жизнь Вику Серотонину.

– Я нашел работу. Временную.

– Отличные новости, Антуан!

Толстяк, похоже, не разделял его энтузиазма.

– Временную работу, – повторил он.

– А как там Вик?

Толстяк Антуан высосал остаток коктейля и поднялся.

– Ты знаешь, – сказал он, – мне здешнее освещение нравится. Я люблю выпивать при тусклом свете. Мне тут музыка не нравится.

Он утер губы и поглядел на джаз-бэнд с выражением, которое каким-то образом передалось Эшманну.

– Я в любом случае уже ухожу, – продолжил он.

– В этом нет необходимости, – настаивал сыщик. – Послушай, ты просто посиди, пока я себе еще закажу. И тебе, если хочешь. – Он подразумевал, что бесцеремонный уход Антуана его обидит. Подтянув свой стул к барной стойке, где расположился Антуан, детектив некоторое время устраивался поудобнее. – Ты не против, если я к тебе подсяду? Мы тут оба не в своей тарелке, почему бы нам не сесть рядом?

Он взял у бармена меню с небольшой голограммой Живой музыки весь вечер, оценивающе полистал его и заказал еще рому.

– Ты не против, если я сниму плащ, – поинтересовался он, – и положу его вот здесь?

Он поднял бокал к свету и взглянул сквозь него. У него была привычка улыбаться окружающим, показывая, как он доволен ходом вечера. Пару минут сыщик тарабанил по стойке пальцами в такт музыке, затем добавил:

– Я в этом не разбираюсь, но похоже на старое нью-нуэвское танго.

Толстяк отнесся к этой новости без особого интереса.

– Много чего на него похоже, – согласился он.

Эшманн покивал.

– Я слышал, Вик рискует сильнее, чем ему стоило бы, – ввернул он, словно в продолжение реплики.

– С Виком все в порядке, – ощетинился Антуан.

– Но людей это напрягает.

– С Виком все в порядке. Вик Серотонин, мне кажется, никого не напрягает.

– Но ты пойми, он тут шастает между городом и Зоной вместе со всеми этими. Мы не можем их остановить, они находят все новые лазейки. – Тут Эшманн позволил себе чуть слышно фыркнуть. – А если б и так, нам ведь тоже интересно, но мы бы сами не сунулись. Однако на следующий день он возникает в клубе «Семирамида». Он кореш Поли де Раада. Тебе не кажется, что подобные связи навлекают на Вика опасность? Ты так не считаешь? – Поразмыслив минутку, он добавил: – Все эти туроператоры – чокнутые, Антуан. Проблема Вика в том, что он тоже скоро с катушек сорвется.

Ему явилась какая-то новая мысль. Коснувшись плеча толстяка, он привлек внимание собеседника.

– Антуан, Вик тебя ничем не обидел?

Антуан передернул плечами.

– Я тебе Вика не сдам, так и знай, – ответил он и удалился.

– Вик сам себя сдаст, – негромко произнес детектив ему вслед. – И не мне. Тому, что там, в Зоне.

Антуан не ответил, но принялся еще энергичнее проталкиваться к двери. В нем сохранялись остатки собственного достоинства, уцелевшие вопреки его настойчивому стремлению выставить себя неудачником в обществе, где каждый в принципе мог стать тем, кем хотел. Никто не понимал, за каким хреном Серотонин его терпит, но, может, именно за этим. Пару минут Эшманн вертел в голове эту мысль. Затем вернулся в облюбованный уголок, где попробовал заново поймать ритм кафе «Прибой», убивая время над очередным бокалом и потягивая из него ром мелкими глотками, чтобы во рту возникал теплый вкус жженого сахара. Он думал о Вике Серотонине и Поли де Рааде; из этих двоих последний ему нравился куда меньше. Он размышлял о торговле туристическими сувенирами, ну или о том ее сегменте, какой входил в сферу его профессиональных интересов.

Пока он так сидел, музыка джаз-бэнда произвела на свет двух-трех тощих парней в белых однобортных пиджаках, при серьгах и шипастых кожаных ремнях. Эшманн пристально наблюдал, как те силятся протиснуться из туалета на липкий призматический свет. Вид у них был, по его впечатлению, удивленный. И незавершенный – они явно не ожидали здесь оказаться. После этого музыка вызвала старуху в шляпке и синем бумажном платье, и какое-то время все четверо нестройно колыхались из стороны в сторону, будто в такт ей. Воспоследовала лакуна, момент искажения и неправильности, все вокруг словно накренилось в распространявшейся от них волне, а потом кафе «Прибой» снова стало самим собой. Новоявленные посетители заказали себе выпивку и, шатаясь, утянулись в ночь.

Эшманн стоял в дверях и смотрел им вслед. Следующей ночью он арестовал кое-кого из них.

Арест прошел незамеченным. Трое женщин и мужчина прошли две мили от кафе «Прибой» и, не найдя там другого бара, попытались заняться друг с другом любовью. Было похоже, что они плохо представляют, как это делается, но полны желания научиться. Эшманн, которому просигналила форменная лычка, связался с ассистенткой и послал ее туда.

– Отведи их в КПЗ, – велел он. – Я сам не могу.

Он был занят – бродил по окраине некорпоративного порта, расследуя затяжную серию преступлений против женщин, – но упускать такую возможность представлялось неблагоразумным.