Шрифт:
Открылась дверца, оттуда на тротуар выпала моя сумка и, прежде чем я успел что-либо сообразить, машина резко газанула с места.
11
Подобрав свою сумку, я прежде всего проверил ее содержимое. Паспорт был на месте, все остальное тоже, и я немного успокоился. Хорошо то, что хорошо кончается, а меня выпустили всего через четыре часа после задержания. В России бы мариновали до утра…
До вокзала Санта-Мария Новелла я добрался безо всяких приключений в тот момент, когда часы показывали 12.47. Обменяв валюту в отделении банка и перекусив в привокзальном бистро, я вдруг пожалел, что так и не увижу Флоренции. А, была не была — до Рима ехать меньше трех часов, так почему бы мне не взять билет на вечерний поезд и не побродить по городу? Я так и сделал, переложив паспорт в карман и оставив свою сумку в камере хранения.
Во Флоренции достаточно легко ориентироваться, поскольку имеется главная точка отсчета — знаменитый кафедральный собор Санта-Мария-дель-фьоре — самый большой собор христианского мира. Его гигантский купол красноватого цвета, перехваченный белыми полосами, такой же отличительный признак Флоренции, доминирующий в ее панораме, как колокольня на площади Сан-Марко в Венеции. Кстати, этот купол строили в течение пятнадцати лет.
Я направился на площадь Синьории, ту самую, где красуется копия знаменитого «Давида» Микельанджело, без фотографии которого не обходится ни один учебник истории. Само здание Синьории с торчащей из него колокольней хоть и не столь красиво, как палаццо Дожей в Венеции, но, благодаря своей строгости, зубчатому обрамлению и замкнутому пространству вокруг, похоже на средневековый замок. Венецианские каналы создают впечатление некоторой театральности — недаром Венеция славится своими карнавалами, — зато узкие флорентийские улочки вызывают в памяти романтическую эпоху крестовых походов, историю Ромео и Джульетты, костры инквизиции…
Не хотел я пить в этот день, и все же не выдержал — выпил. Причин этому две… впрочем, интеллигентные люди сначала придумывают повод для выпивки, а на следующий день он становится уже оправданием. Во-первых, мне надо было взбодриться, ибо этот пятый день выдался чересчур напряженным. А ведь мне еще предстояла вечерняя поездка в Рим, где нужно будет успеть найти гостиницу, в которой остановилась моя группа! Во-вторых, вспомнив о событиях сегодняшнего утра, я друг почувствовал дикую, неимоверную обиду.
Нет, но какое коварство! Какая бесцеремонность и какое извращенное лицемерие! Одно ее извиняет — она женщина, и женщина до мозга костей, а не заурядный носитель первичных половых признаков. В отличие от мужской — активной и напористой, женская душа должна быть пассивной и податливой… Но она сполна компенсирует эту податливость коварством, непредсказуемостью и непостоянством. И этими качествами женщины изводят, мучают и губят мужчин, начиная от прародителя Адама. В самом безнадежном несчастье только и утешишься, сознавая, что не ты первый, не ты последний…
Мне же вдруг вспомнился тот нелепый эпизод, когда я стоял под душем перед итальянскими полицейскими и пытался прикрыть ладонями то, что и не думают прикрывать мраморные обитатели площади Синьории. Проклятье!
Я пил знаменитое красное вино «кьянти», закусывал сочной зеленью, ел молодую, мелко нарезанную говядину по-палермски; и все это происходило в небольшой траттории, расположенной неподалеку от галереи Уффицы. И чем быстрее пустела бутылка — а времени уже оставалось не так много, — тем обиднее мне становилось, и тем чаще я наполнял бокал.
Когда с вином было покончено, я подозвал официанта и расплатился — теперь я уже научился делать это в любом состоянии, — затем тяжело поднялся с места и, бормоча себе под нос нечто, вроде поговорки: «Хоть и не пьян я нынче, вроде, но мне мерещится Мавроди», — побрел куда глаза глядят. И надо же так было случиться, что я вновь оказался на площади Синьории, у того же самого Нептуна.
Досада и раздражение, усталость и обида, мрачные мысли и злость оттого, что так и уеду неотомщенным, — все это стало причиной моих неожиданных слез. Прощай, Флоренция, ты чудный город, хотя зачем-то импортируешь столь подлых шлюх…
— Perche Lei piange?
От изумления я чуть не перевалился через невысокую металлическую ограду, мешавшую подойти к фонтану вплотную. Это была та самая кареглазая итальянка, которую я впервые встретил на площади Сан-Марко! Только теперь она была не в джинсах, а в очень милой юбочке до колен, открывающей пикантные ножки, и легкой белой блузке. Совершенно потерявшись, я смотрел на нее мутными от слез глазами, и не мог выдавить из себя ни слова. Она меня явно узнала и приветливо улыбалась, поправляя рукой свои длинные волосы. Сегодня она была еще красивее прежнего. Черт, однако же хорошее впечатление я должен на нее произвести — вечно пьян и вечно плачет на площадях!
Не дождавшись моего ответа, она произнесла какую-то фразу, из которой я понял только два слова «Венеция» и «мы знакомы». Наверное, она говорит о том, что мы уже встречались в Венеции?
— Да, — наконец кивнул я, — я помню площадь Сан-Марко… вы такая красивая, что трудно забыть.
Она улыбнулась.
— А почему вы постоянно плачете? Вам нужна помощь?
— Нет, спасибо, — в последний момент я прикусил язык и не стал говорить правду — «мне нужны вы!» — Как вас зовут?
Впрочем, об этом можно было и не спрашивать, поскольку откуда-то раздался возглас: — Джулия! — После чего моя собеседница тут же обернулась.