Мы говорим с человеком о нем самом, о его жизни, о любви, о чувствах, о близких. В этот момент пытаешься выловить ресурс и построить человеку ближайшую перспективу, хотя бы на какое-то короткое время. Как он будет жить, и что он будет делать.

С пятнадцатилетней девочкой мы два часа ходили вокруг морга, пока папа проходил процедуру опознания – погибла мама. Мы с ней гуляли и разговаривали о ее жизни, о ней самой и в это время простраивали перспективу – что же ей делать? Потому что она жила с мамой, с отцом мама была в разводе. И у девочки сейчас выбор: либо переезжать в новую семью отца, либо жить с бабушкой и дедушкой.

С одной стороны, это выглядело, как будто я пытаюсь ее отвлечь, а на самом деле мы в этот момент выстраивали с ней ее будущее. Жить с бабушкой и дедушкой, но в деревне, маленькая школа, а класс выпускной. Либо переезжать в большой город к отцу, где хорошая школа и все прекрасно, но жить с мачехой. Это только ее выбор, потому что ее отец готов, она с отцом хорошие отношения сохранила, и дедушка с бабушкой, безусловно, готовы. Ей надо было понять, что же ей сейчас предпочесть. И вот, говоря о том, как они жили с мамой, какие отношения с папой, с его женой, девочка постепенно, в ходе собственных рассуждений, приходит к выводу, где и как она будет жить и что она будет делать.

Она сказала: «Я люблю бабушку и дедушку, мне с ними хорошо, но я понимаю, что мне надо поступать в вуз и надо жить с отцом». И дальше начинается разговор про то, что «с папой вы вдвоем вместе, он тоже потерял маму, не важно, что они жили раздельно, но коль ты появилась, то они любили друг друга. Говорят, что бывших жен не бывает, раз он любит тебя, значит, он к маме не мог быть равнодушным.

Ты молодец, что сохранила отношения, вы оба молодцы, и теперь вы друг для друга опора и поддержка. Конечно, и ему тяжело, и тебе тяжело. И когда вы будете жить вместе, очень важно чтобы вы действительно поддерживали друг друга и не усложняли и без того сложную жизнь. Это все временно, а временно можно перенести все что угодно. С любой мачехой, с любым отношением, не обязательно проявлять внешнюю любовь, достаточно быть просто корректными». И это не навязываешь, это само в разговоре выстраивается, человек сам об этом говорит.

Труднее всего, конечно, помочь найти смысл, зачем жить дальше, пожилым родителям, потерявшим взрослых детей. Им понятно, что родить больше они не смогут и какой смысл доживать эту жизнь? А ты не доживаешь, а проживаешь, потому что близкий человек прожил свою жизнь, он решил свои задачи и ушел, а ты еще их не решил, поэтому ты должен прожить свою жизнь достойно. Достойно памяти близкого человека, помня о нем.

Ресурсом для пожилых людей может быть, например, следующее: «А что хотели ваш сын или ваша дочь, что они хотели и что они не успели, о чем мечтали, а можете вы это сделать вместо них в память о них?» Это может быть все что угодно: организовать фонд помощи детям, или опекать кого-то, или поехать в Париж, который хотела увидеть дочь и так и не смогла. «Поезжайте, посмотрите Париж глазами дочери, где бы она хотела походить», и это становится сильным ресурсом.

Но надо очень внимательно слушать, быть с человеком в контакте. С одной стороны, ты должен держать границу, чтобы слышать человека и не сливаться с ним в горе, а с другой стороны, если ты от него дистанцируешься, ты ему будешь бесполезен. Потому что люди в горе очень чуткие, если ты с ним сидишь рядом как холодный профессионал, тебе никто не откроется. С тобой будут в зависимости от собственных реакций более-менее вежливыми или не вежливыми, по-разному. Но человек не откроется, а значит, ты не сможешь ему помочь никак. Это опять же профессионализм, это то, что бывает сложно добровольцам, волонтерам. Почему сложно близким людям? Потому что они включаются эмоционально, они в этом поле вместе горюют, а тут надо немного отойти и посмотреть со стороны.

В какой-то момент очень жалеешь, что не знаешь дальнейшую судьбу человека. Потому что с людьми эмоционально сплетаешься, и хочется, чтоб у них все было хорошо. Хочется увидеть, что да, сумел, преодолел и живет. А почему мы не встречаемся, и спасатели тоже не встречаются с пострадавшими? Потому что мы были с ними в самый тяжелый период их жизни. И не то чтобы они не хотели об этом вспоминать, все равно они думают и помнят всегда. Но, когда они видят нас, для них это словно вброс назад, в тот кошмар, который был. И это очень травматично. И мы не берем ни их адресов, ни телефонов.

Записала Тамара Амелина

– Вспомните, пожалуйста, первые столкновения со смертью.

– Мне было одиннадцать лет, когда умерла моя тетка, разбившись на мотоцикле. Это было такое первое в жизни осознанное понимание, что вот был человек, а теперь его нет: смерть – есть, смерть – это часть жизни.

На похороны нас с сестрой не взяли. До сих пор помню, как это обидно, – быть исключенными из того, что происходит в семье.

Я всегда считала, что хорошо, если дети могут присутствовать на похоронах, если сами выражают такое желание, потому что они одно целое с семьей.

Второй раз я столкнулась со смертью, когда уже была студенткой в Голландии, в университете в Гронингене. Наступили летние каникулы, и мы с подругой говорили, что встретимся осенью во время нового учебного года. До сих пор помню это наше расставание на улице. А через три недели пришло сообщение, что она умерла в Италии от острого лейкоза.