Работы будет много, работы интересной, трудной и перспективной. Всех нас ждет много работы. Это было самое ясное и понятное из того, что надвигалось на меня, как будущее. Но я почему-то никак не могла представить, какой будет наша совместная жизнь с Василием.

Я уже понимала, что Василий оставил Москву не из-за меня. В этом я была уверена. Просто он изменил науке, как когда-то изменил поэзии. Видно, не всякий, пишущий хорошие стихи, есть поэт. Как не всякий, защитивший отличную диссертацию, есть ученый.

Пожалуй, Василий правильно сделал, что перешел на хозяйственную работу. Он будет хорошим директором леспромхоза: такой умный, деловитый, практичный. Надеюсь, он будет не из тех директоров, которые за кубометрами древесины не видят леса, живого и прекрасного. Тогда ему действительно придется столкнуться с Марией Кирилловной и... со мной.

Я вдруг ощутила духоту больницы. Хотя окна были открыты.

Все ушли и оставили меня одну в такую ночь, когда я не могу не думать о будущем, а оно так тревожно и непонятно.

Я, кажется, собиралась всплакнуть, когда услышала хриплый шепот, мое имя — какие-то двое людей разыскивали окно моей палаты, стараясь не привлекать к себе внимания. Две знакомые головы в сплюснутых фуражках появились одновременно в проеме окна, и я узнала Стрельцова и Ярышкина.

— Григорий Иванович! Автоном Викентьевич! — позвала я. Оба очень обрадовались и, кряхтя, вылезли на завалинку.

— Вы не спите, Таисия Константиновна? — смущенно осведомился Стрельцов.

— Нет... Не сплю!

— Вот-вот! Автоном и говорит: нипочем, говорит, не уснет она в такую ночь. Одной-то, поди, скучно лежать. Вот мы, значит, и навестили. Уж простите!

— Если возьмете нас к себе работать, в новое лесничество... Мы с полным нашим желанием...— забормотал подвыпивший на свадьбе Ярышкин.— Вы нас знаете.

— Нас обоих вместе! — уточнил Стрельцов.— Очень хотим с вами работать. Можете положиться.

Я поблагодарила их и заверила, что сама хотела предложить им работать и впредь вместе. Мне хотелось смеяться и плакать. Мне вдруг стало так хорошо. И я еще раз сказала:

— Спасибо, друзья!

Океан и кораблик

Саратов

Приволжское

книжное издательство

1987

Посвящается памяти моего отца Михаила Михайловича Мухина. Был он мечтательным, стойким, принципиальным.

Добрым, как Дон Кихот.

Тетрадь первая

МОСКВА. КОМСОМОЛЬСКИЙ ПРОСПЕКТ

...Океан! «Ассоль» вышла в океан. Вот и сбылась моя мечта. Я так счастлива! Все время ощущаю радость. Меня удивляет, что люди спокойно занимаются своими делами. Матросы драют с песком палубу, что-то конопатят, начищают до блеска медные и никелированные части, научные работники спускают за борт новые приборы — не терпится испытать. Я поднялась на верхнюю шлюпочную палубу, там никого нет, а океан отсюда еще больше, еще величавей.

Небо — бездонная синяя бездна, где пылает косматое солнце, ни туч, ни ветра, а по всему океану до самого туманного горизонта поднимаются и опадают огромные зеленоватые волны, белоснежные сверху и почти черные внизу. «Ассоль» рассекает волны, то взлетая на гребень, то падая вниз. Вверх — вниз, вверх — вниз...

К встрече с океаном я готовилась. Прыгала на лыжах с трамплина, а потом увлеклась парашютным спортом. Особенно-то заниматься им некогда было, все же училась и работала, но... четырнадцать прыжков.

И вот теперь я жадно всматривалась в соленый простор, такой тревожный, пугающий. Грозный океан и крохотное суденышко «Ассоль». А вокруг носятся с криками чайки, провожают наш корабль, много чаек — не боятся ни волн, ни того, что залетели так далеко от берегов, от своих гнездовий.

На шлюпочную палубу вышел Иннокентий Щеглов. Наверно, хотел отдохнуть в одиночестве, подумать, но, увидев меня, повернул назад. Я вскочила и окликнула его:

— Я ухожу... Располагайтесь в кресле.

Он вернулся, сухо поблагодарил, а я пошла в свою каюту. Ни словечка! Кроме как по делу, ни с кем не говорит. А ко мне у него нет дела. Просто взялись подвезти меня до города Бакланы на Камчатке.