— А как вас снабжают? — поинтересовалась с каким-то соболезнованием Анна Васильевна.

— Ничего снабжают: и хлеб, и крупа, и сахар, ну, там конфеты, консервы — все вовремя. У нас с женой почти все свое: садочек, огород, корова, птица всякая, кабана ежегодно выкармливаем. Орехов-то кедровых в лесу сколько угодно — хороший корм свиньям. Кордон возле самой Ыйдыги. Ловим рыбу, заготовляем впрок. Хорошо!.. А воздух какой у нас!! Мед, а не воздух. Я бы на Москву сроду не сменял. Здесь же одни выхлопные газы от машин задушат — отрава. Пасека у нас с позапрошлого года. Чистого меда собрали полтора пуда. Вот вам и Север!

Девчонки мои приуныли. На Владимира Афанасьевича они смотрели с ужасом, как на опустившегося вконец стяжателя. И это бывший ученик Михаила Герасимовича, так сказать, наше будущее!

— А кто же ваша жена? Ну, кем работает? — нерешительно спросила Тоня Синичкина, которую направили в Брянские леса. Она долго колебалась при поступлении в институт: идти ли на филологический или лесной. Тоже повлиял на выбор Леонид Леонов.

— Жена-то? — благодушно ответствовал Владимир Афанасьевич.— Я ведь на колхознице женился, вдове с двумя детьми. Теперь и своих трое. Разницы не делаем. Я, признаться, и забываю, какой мой, какой — пасынок. Слово какое-то нехорошее: пасынок. Правда? А теперь жена перешла в лесхоз. Бригадир малой комплексной бригады. Она у меня молодец, такая моторная, всюду поспевает. А вообще-то дома теща хозяйка. Хорошая женщина!

Заметив, что все как-то скисли и приуныли, добрейший профессор поспешил взять разговор в свои руки... Оговорюсь, скисли все, кроме меня. Такой уж у меня характер: когда другим не по себе, меня почему-то разбирает смех.

— Владимир Афанасьевич Корчак — очень скромный человек,— пояснил профессор.— Вы лучше познакомьтесь с его статьями в журналах.

Профессор со своей обычной живостью выскочил из-за стола, слазил куда-то на шкаф и разложил на столе, сдвинув снедь, стопку журналов «Лесное хозяйство». Я с интересом посмотрела, что может писать такой «вахластый». Дельные были статьи, и я устыдилась: опять по одежке встретила человека, если в «одежку» включить внешние события жизни этого человека, вроде кабанчика, курочек и отсутствия времени сходить в кино.

— Хорошо! — с восторгом заметил Кузя, почитав. Девчата просмотрели статьи и тоже, видимо, устыдились.

— Да пейте вы чай, а то остынет! — напомнила Анна Васильевна. Профессор сиял, будто похвалили его родного сына. Владимир Афанасьевич смутился.

— Это же Михаил Герасимович и спровоцировал меня, если можно употребить такое плохое слово к хорошему делу. Мне бы и в голову не пришло писать статьи в журнал. Михаил Герасимович сам же запросил меня, а потом взял да и напечатал мои письма... отредактировал их, конечно. Вот эти самые «Письма из лесхоза» с продолжением на три номера! Мы с женой просто ахнули, как из райкома позвонили. Поздравляют все, а я ни сном и ни духом, как говорится. А потом из редакции получил письмо, где просят меня высказаться о возобновлении леса на порубках. Написал...

— Володя, а вы расскажите нам, как живет Машенька! — обратилась к лесничему Анна Васильевна.— Она нам пишет, конечно, такие хорошие письма! Но ведь она ни за что не признается, если ей трудно.

— Скоро ее увидим! — заметил Михаил Герасимович, и по его отяжелевшему от возраста лицу прошла тень нежности и умиления.

— Это ты ее увидишь! — возмутилась Анна Васильевна.— А я-то не увижу! Она ведь ходила к нам запросто, вот как сейчас Тасенька и Кузя. Я ее так любила! И вот не видела столько лет!

Мария Кирилловна Пинегина была когда-то любимой ученицей профессора, он ей прочил большое будущее в лесоводстве. Училась она вместе с Василием, а теперь работала лесничим на Ыйдыге, куда направлялась наша комплексная экспедиция.

— Конечно, ей трудно, Марии-то Кирилловне...— задумчиво отозвался Владимир Афанасьевич.— Работа не из легких, да еще для женщины. Ребенка растит, муж — сготовить надо, постирать, прибрать, пошить... Когда она только успевает, не знаю. Правда, хозяйства у нее никакого нет — куда ей,— живут на одну зарплату. Разве что Ефрем Георгиевич — это муж ее, лесник — рыбы в Ыйдыге наловит. Очень мы заняты, что называется, дыхнуть некогда. Что получается: у нас лесхоз — миллион гектаров, где-нибудь в центральных областях лесхоз — пятьдесят гектаров, а количество обслуживающего персонала одинаково. Конечно, все охватить не можем никак. Дебри к тому же непролазные. Белые пятна на районной карте. Представляете? В нашем лесхозе есть места, где нога человека не ступала. А Мария Кирилловна... она ставит задачи, которые не решить! И решает. Зовут ее: лесная хозяйка! Ни директора, ни главного лесничего, а ее — лесная хозяйка! Народ все видит и все знает. Лесорубы ее боятся и уважают. Никакой поблажки она им не дает.

— А с мужем они хорошо живут? — поинтересовалась Анна Васильевна. Правила разработки лесосеки ее не интересовали.

— А чего же... Он в ней души не чает, Ефрем-то Георгиевич. И сына так приучил. Хорошая семья, дружная!

— Тася тоже любимая ученица Михаила Герасимовича! — бухнула при всех Анна Васильевна. (Все-таки она бестактна!)

Подруги молча посмотрели на меня, удивляясь почему.

Студенты считают меня несколько легкомысленной, должно быть, потому, что я всегда шучу. Когда я получаю на экзаменах высшую оценку, они говорят: «Тасе что — ей легко дается — просто способная от природы!» Выходит так, я вроде полудурочки, но от природы мне легко дается! Дома-то знают, что это далеко не так. Знает и профессор.

Он, действительно, относится ко мне с большим уважением. Я, собственно, не знаю за что. Он один поддержал меня в тот тяжелый день, когда все в институте набросились на меня за то, что я осмелилась полюбить женатого человека.

Какая ирония судьбы... Теперь Вася свободен и снова добивается меня, а я уже не могу его любить. Потому что не уважаю!

Мне вдруг стало так тяжело на сердце. Я испугалась, что заплачу, и подошла к окну... Хорошо, что пускали фейерверки в Измайловском парке. Квартира профессора выходит окнами на Народный проспект. За открытыми настежь окнами шумела ночная Москва. До чего хочется быть счастливой!!!