А ведь Рената Алексеевна много пережила за свою жизнь, много и тяжело работала, и теперь она вернулась с каменистого острова в океане, где лазила по скалам, терпела непогоду и была лишена самых элементарных удобств.

Нет, совсем не похоже, что она на двенадцать лет старше своего мужа,— они казались ровесниками... И ничуть не удивляло, что он любил ее, боялся потерять, был счастлив и горд, что она его жена. Я сразу полюбила мать Ренаты и Иннокентия и не могла понять, почему Лариса так яростно ненавидела ее. Кафка Тутава с лукавой улыбкой рассматривал меня.

— Так, выходит, ты моя племянница, а я твой дядя. Нетерпимая племянница. Строгая.

Тутава рассказал отцу и жене о моем выступлении на собрании докеров.

— А я не подозревал... думал, однофамилица. Работаешь ты хорошо. Я расспрашивал. Умница, и красивая к тому же.

— Что вы... дядя Кафка! Лицо его просияло.

— Вот молодец! Назвала меня дядей, да еще моим настоящим именем. Спасибо. А то меня все в городе называют Кирилл Михайлович. Считают, что секретарю горкома как-то не подходит имя Кафка. Хотя я коряк. Кстати, я вырос, как и родился, коряком благодаря твоему дедушке. Русский врач Михаил Михайлович Петров воспитал дитя корякское в уважении и любви к его предкам. И за это я еще больше люблю своего отца. И тебя буду любить, Марфа. Сдается мне, что ты настоящая Петрова.

— Еще сама не знаю, достойна ли я вашей любви и уважения,— серьезно ответила я.— Работать меня научили, но, может, испытание придет совсем с другой стороны?

— Ты уже выдержала первые жизненные испытания: работала и училась. Это не легко.

Я медленно покачала головой.

— Мне только девятнадцать лет, и работа — это еще не все.

— Ты, наверно, хочешь есть?— обратилась ко мне Рената Алексеевна.— Мы ждем Иннокентия. Он должен скоро подойти.

— Спасибо. Я только что завтракала. А почему Иннокентий Сергеевич не поехал с нами?

— Он... у него какое-то дело. Скоро будет.

В соседней комнате раздался пронзительный телефонный звонок. Все вздрогнули и как-то замерли, словно ждали от телефонного разговора только плохого. Помню, меня это удивило.

— Междугородный,— успокаивающе сказала Рената Алексеевна, но она казалась встревоженной.

Тутава пошел к телефону. Все примолкли. Разговор длился минут пять...

Тутава вернулся с каким-то непонятным выражением лица. Как будто ему хотелось показать, что всё в порядке и он очень доволен. Он сел на стул возле жены и, ощупав свои карманы, (он недавно бросил курить), попросил у жены сигарету. Закурил.

— Ну, вот, меня утвердили директором рыбкомбината,— сообщил он радостно, но ни отец, ни жена не разделили его радости, и было ясно, что она напускная. Все молчали, обдумывая новость. Открылась дверь, и вошел Иннокентий.

— Ждете меня,— заметил он, окинув взглядом стол с нетронутыми блюдами.

Он на ходу поцеловал мать в щеку и сел возле нее за стол.

— Празднуем знакомство с Марфенькой Петровой? — он внимательно оглядел всех,— Какие-нибудь новости?

— Кафку утвердили директором рыбкомбината,— коротко пояснила Рената Алексеевна.

Иннокентий потемнел, словно тень от тучи упала на его лицо.

— Так. Лариса может праздновать победу... Всю жизнь на партийной работе, теперь на хозяйственную? Как еще...

— Ерунда! — резко оборвал его Кафка Тутава. — Директор такого крупного рыбного комбината — это та же партийная работа. И я ведь сам напросился.

— Да, после того как тебе предложили ехать секретарем райкома на другой конец Камчатки. И чего добилась? Что, она мне милее стала после сотни анонимок по адресу моих родителей?

— Никто не принимал их всерьез,— уронила расстроенная Рената Алексеевна.

— Больше она не сделает этого,— сурово отрезал Тутава,— прокурор предупредил ее.

— Не боится она прокурора, отец...

— Осталось потерпеть лет пять...— медленно произнес дедушка.

— Почему именно пять? — не понял Иннокентий.

— Потому что при разводе родителей ребенок двенадцати лет сам выбирает, с кем он останется.

Иннокентий мрачно усмехнулся.

— Я что-то проголодался,— сказал дедушка, явно желая перевести разговор,— и пора распить шампанское, которое мы приготовили к приезду Марфеньки.

Рената Алексеевна кивнула головой и поспешно вышла в кухню. Иннокентий обернулся ко мне.

— Простите, Марфенька, вы, конечно, ничего не поняли в нашем странном разговоре, но вам стало грустно. Какие печальные глаза!

Я промолчала.

— Юра остался с матерью?— спросила Рената Алексеевна, возвращаясь из кухни с блюдом жаркого.

— Пока дома, но она скоро уйдет, и Юра с Костиком придут сюда.

Мы поели разных закусок, распили шампанское. Тост за меня, тост за новую работу Тутавы, тост за Юру...