Парень (это был Талик) уже пришел в себя, Христина забинтовала ему голову. Теперь он смотрел в окно. Лицо его перекосилось от неописуемого ужаса. Его поддерживал Алеша, сам без кровинки в лице. Я подбежал к окну: «Ча-ча-ча» летела в воздухе, как планер, над черной бурлящей водой прямо на скалистый мыс, обрывающийся в Байкал. Мыс, на котором какой-то час назад стоял я, чувствуя себя как в инопланетном храме.

На наших глазах лодку с невероятной силой ударило об отвесные скалы, и больше мы не видели ни обломков, ни людей.

Раздался крик боцмана: лопнул один из канатов, удерживающих «Баклан» носом против ветра, заскрежетали по дну якоря. «Вот и все...» — подумал я обреченно. Но «Баклан» устоял.

Кто-то погладил меня по плечу. Оглянулся: отец.

— Ты сядь, Андрюша,— ласково сказал он. Я сел рядом с ним. Сильно потемнело. Разве это вечер?

Горная бушевала часа четыре. Стихла так же внезапно, как и налетела. Однако мы не решились выйти в море и переночевали в этой же бухте, не убрав крепления.

Глава пятая

ПОЗЫВНЫЕ ЗУРБАГАНА

В Зурбагане мы пришвартовались около полуночи. Отец жил неподалеку от порта на набережной Космонавтов. Приглашал к себе Алешу с Женей, но они решили переночевать на «Баклане», а я, договорившись с ними о встрече на завтра, пошел с отцом.

Парня с погибшей «Ча-ча-ча» пришлось отправить в больницу. У него было сотрясение мозга, и Христина боялась за его рассудок.

Она тоже осталась ночевать на судне.

У отца была просторная квартира на третьем этаже — квадратная угловая комната с балконом, большая кухня и ванная комната. Кто-то вымыл днем полы и стер пыль, было свежо, уютно, чисто.

Отец включил свет, открыл окна и, насвистывая, пошел на кухню ставить кофе.

— Будешь спать на диване,— крикнул он мне весело из кухни.— На нем обычно спят командировочные из начальства. Гостиница всегда переполнена, вот и ночуют у меня. Рад, что это будешь ты.

В комнате, кроме дивана-кровати, стояла еще тахта, на которой спал отец. В изголовье торшер. Письменный стол у окна, стеллажи с книгами и какими-то фигурками, кресла. На полу оригинальные коврики из кусочков шкур лося, оленя и еще каких-то зверей.

На полках расставлены изделия из рога, дерева и камня, которые сначала показались мне абстракционистскими, но, всмотревшись, я понял: изделия северных народностей — так они видят.

На стенах развешаны отличные фотографии нескольких росписей и человекообразных масок-личин. Рисунки лосей, оленей, птиц, сцены охоты, изображения Солнца, Луны, созвездий. Я засмотрелся.

Меня поразила отчетливая фотография рисунка женщины. Первобытный художник изобразил прекрасное лицо... по-моему, не земное. Мягкий сердцеобразный овал лица, широкая верхняя часть, в которой еле уместились непропорционально огромные, широко раскрытые, притягивающие глаза миндалевидной формы, прямой нос с круглыми ноздрями, выпуклые губы и узкий подбородок. Я обомлел.

— Папа, но ведь это же инопланетное существо! — вне себя закричал я.— Это не человек?!

Отец с улыбкой заглянул в комнату.

— Эпоха неолита,— пояснил он.— Конечно, это не индивидуальный портрет. Может быть, художник воплотил свой идеал красоты.

— Нет, папа, эта женщина с другой планеты. Может, с Марса, а может, даже из другой галактики...

Отец добродушно усмехнулся.

— Кто знает, не менее шести тысяч лет назад создано это. В материалах нашего краеведческого музея, основанного, кстати, родным дедом Христины Даль, собрано много орнаментов — на одежде, обуви, всяких изделиях из дерева, кости, бересты. Мне лично довелось видеть десятки совершенно изумительных изображений на базальтовых валунах и скалах.

Когда-нибудь мы с тобой слетаем к верховьям Ыйдыги, и ты увидишь сам. Тоже скажешь, человек не мог создать такое? А человек все может. Каменный век — и уже гений! Гений!.. Соплеменники, наверно, считали его одержимым, и почти наверняка он не был лучшим охотником, не славился силой. И его легко мог обидеть самый тупой и звероподобный из его племени, которого раздражало, для чего он это делает...

— Первый мещанин,— буркнул я.

Отец одобрительно кивнул и вернулся в кухню. Я пошел за ним. Кухня тоже была просторной и чистенькой. На окне веселенькие занавесочки в цветочках. В общем, даже уютно.

Я обратил внимание, что отец все сильнее и сильнее прихрамывал. Лицо его моментами кривилось от боли. Я спросил, что с ним.

— Слишком много ходил последние дни, культя и воспалилась. Придется полежать денек-другой...— пояснил отец.

Я не понял: какая культя?

— Ну, у меня же нога ампутирована.

— Ты... без ноги?

— Ну да.

Я, что называется, обалдел.

— Как же я не заметил?

— Походка у меня не нарушена.

— Папа, это на фронте?

— Что ты, Андрюша! Мне в войну и десяти не было. Совсем маленький. Отморозил я ногу. В наледь попал. Началась гангрена. Пришлось удалить. Э, неохота рассказывать.