Шрифт:
– Посмотрели? – спросил он. – А теперь маленькая подробность. Лента укорочена. Косиц, как у матросов, вам иметь не положено…
Рота нестройно загудела. Кравцов продолжал:
– Вместо косиц юнгам флота присвоен бантик!
Раздался стон – это стонала вся рота. С озера Банного слышался гвалт – там, видать, из-за того же возмущались радисты.
Лейтенант еще не закончил своей речи.
– Бантик, – пояснил он, – вяжется на бескозырке не сзади, не на затылке, а сбоку… вот здесь. Возле правого виска!
Старшины вручали ленты, юнги брали их с оговорками:
– Мы же не пай-девочки, на что нам этот бантик?
– Догадались мудрецы, нечего сказать.
– Стыдно на людях с бантиками показаться.
– Гогочку из меня делают. Без косиц нет фасона…
С пригорка распоряжался командир роты:
– Старшины, разводите классы по кубрикам и сегодня же покажете товарищам юнгам, как правильно завязывать бантики…
Расходились как оплеванные. Поскочин сказал:
– Черт с ними, с этими бантиками! Но как ходить, если у тебя на лбу золотом горит грамматическая ошибка?..
Перед Росомахой предстал Федя Артюхов:
– Товарищ старшина, не хотел бы портить праздника, но и терпеть больше не в силах… Уж такое дело! Извините меня…
– Да что с тобою? Краше в гроб кладут…
Артюхов был нехорош, его скрючило в дугу. Он не стал пришивать погоны на фланелевку, в руке безвольно болталась ленточка.
– Ни до чего мне сей день! Не могу… больно.
– А до гальюна ходил?
– Кто же там не бывал? Только святые… Тащите в санчасть. Стыдно сказать, но самому, кажется, не доползти… Не повезло!
Федю увезли в Савватьево, а в роте рулевых допоздна не смолкал галдеж, заглушаемый прокуренным басом Витьки Синякова:
– Что-о? Мне-е? Ба-а-антик!
Утром в роте многих недосчитались. Выяснилось, что юнговская Бутылка всю ночь напролет бегала между ротами и Савватьевом, отвозя в санчасть внезапно заболевших юнг.
– А что с ними?
– То же самое, что и с нашим Федей Артюховым…
Выпуск близился, и флоты наплывали на них, издали подымливая перегаром угля, гулким выхлопом мазута и бензина. Пристрастие юнг к тем флотам, которые они облюбовали для себя, выражалось последнее время даже в песнях. Поклонники Черноморского флота заводили:
Севастополь, Севастополь —Город русских моряков…Не сдавались им сотни мечтающих о мглистой Балтике:
Кронштадт мы не сдадим —Моряков столицу…Маленький хор североморцев постепенно тоже крепчал:
Мы в бой идем за отчий край —За наше Баренцево море!Выпуск близился, и враг его почуял. Не удалось ему сорвать учебу пожарами – он пошел на преступную диверсию. Фашисты провели нечто вроде локальной бактериологической войны – отравили соловецкие озера! Расчет простой: идет юнга по лесу; ему жарко, обязательно напьется из ближнего озера. Берега покрылись тушками мертвых ондатр, которые первыми испытали на себе силу яда. Отравленные зверьки плыли к берегу и, беспомощные, жалкие, умирали в камышах. Савватьевский лазарет был уже переполнен до отказа, когда по дороге из кремля потянулись в Савватьево колонны юнг нового – второго! – набора. «Старики» встречали «молодежь» на шоссе:
– Москвичи есть? – окликали. – Ну, как Москва?
– Строится… повеселело!
– Горьковчане? Ярославские? Какова там житуха?
– Ничего. Ждут, когда война кончится…
Пополнение временно распихивали кого куда. Еще не спаянные воинской дисциплиной, юнги нового набора сразу попали под удар эпидемии. Кажется, противник и выжидал, когда перенаселенность в Савватьеве создаст антисанитарные условия, чтобы покончить со всеми юнгами сразу. Неизвестно, какую отраву забросили диверсанты в озера. Возможно, враг не учел то важное обстоятельство, что большинство соловецких озер соединено проточными каналами. Надо полагать, что течения – через эти каналы! – рассосали заразу по другим водоемам. Так что юнги получили отравление в меньшей степени, нежели рассчитывали враги. В этот трудный для Школы юнг период капитан первого ранга Аграмов выглядел сильно постаревшим, озабоченным судьбою своих питомцев. Кажется, эпидемия не миновала его самого и его семьи, но Аграмов не слег.
– Экзамены сдадим в срок! – объявил он юнгам.
Савватьево замкнули в блокаде карантина. Лазарет уже вынес свои койки под открытое небо. Клуб тоже вплотную заставили койками. Однако настроение у юнг было отличное, и они рассуждали:
– Не помираем же! Так чего психовать напрасно?
– Нам поносы нипочем – мы по носу кирпичом!
К новым юнгам «старики» относились покровительственно:
– Мы оставляем вам хозяйство на полном ходу. Таких землянок, как у нас, еще не бывало в мире. Это подземные дворцы! Вам уже ничего строить не предстоит, только учись. А поломались бы столько, сколько нам пришлось в прошлом году…
Прибывшие с гражданки новые юнги кидались на казенную еду так же алчно, как кидались на нее когда-то и «старики».
– Ничего, – утешали их. – Это у вас пройдет, как и у нас прошло. Даже в мисках оставлять будете. Кошек разведете…
Невзирая на эпидемию, начались экзамены. Выпускные. Самые ответственные. Отчет перед флотом, перед государством. Юнги сдавали экзамены, словно в шторм, – волна накатывала на другую. Один поток отчитается в знаниях – и в лазарет! Назавтра тянут билеты те юнги, которые только вчера из лазарета выбрались. Савка Огурцов не отличался крепким здоровьем, но – странное дело! – болезнь его миновала. Было в классе Росомахи еще человек десять, которых общее поветрие не задело. Вряд ли они чаще других мыли руки – просто случайность! Правда, врачей в Савватьево понаехало – пропасть: не успевали уколы делать, а на камбузе каждую миску оглядят – чисто ли вымыто? Припахивало карболкой и хлоркой в те дни. Но жизнь Школы юнг продолжалась по графику.