Шрифт:
Жирная камбала, тебя кошка родила! Бочка! Бочка! Хозо-бочка!
– Так неужели ту девочку взаправду забрали в детдом?! Непонятно…
Деда, задумавшись о чём-то, молчал. Затем снова раздался его немного хрипловатый голос:
– Нет. В детдом она не попала. Девочка осталась с нами. Жена брата ушла, сестра и я работали на заводе. Собирали радиоприёмники. Бабушка стала уже совсем старенькой и всё время сидела дома. Вот бабушка её и растила. А потом, ты же знаешь, что началась война с фашистами? Наш посёлок совсем опустел. Мужчины ушли на фронт. Меня не взяли, как они сказали, «по состоянию здоровья»… У меня от такой мелкой работы с проводочками и паяльником почти пропало зрение. Война шла долго, очень долго. Потом мы победили фашистов, и она закончилась. Начали возвращаться те, кто остался в живых. Но потом, через несколько лет после Победы, снова началось что-то ужасное. Людей стали десятками и сотнями арестовывать, а многих высылать далеко-далеко целыми семьями. Приходили специальные люди и говорили: «Собраться за два часа!» К нам тогда громко постучали прямо на рассвете и велели собираться, потому, что мы всей семьёй должны были куда-то переехать. Я до сих пор удивляюсь, как мне удалось скрыться, да ещё с ребёнком на руках! Я обязан был спасти дочку своего брата!
– Они тоже были врагами народа и хотели вернуть царя? И ты, и твоя мама, и брат, и сестра, и… и… та маленькая девочка?! Вы кому-то хотели зла? – Аделаида с вызовом посмотрела ему в глаза.
– Ну, как тебе объяснить… – дед явно мучался с ответом, – если честно, я не собирался посвящать тебя в такие подробности, просто так вышло… Я не знаю, как вышло… Я… я хотел кое-что рассказать тебе вкратце, да, видишь, вкратце не получилось, хоть давно готовился и подбирал слова… Мы совсем не были врагами… Просто иногда у нас в стране происходили странные вещи, которые никто не мог объяснить. Людям свойственно ошибаться. Решили, что мы – греки неблагонадёжны, то есть – нам нельзя доверять, и надо переселить вглубь страны. Людей пригнали на вокзал, посадили в товарные вагоны для скота и куда-то повезли…
Вагоны запирались снаружи, и никто не мог открыть дверь, кроме конвоиров. По дороге эшелон почти не делали остановок. На полу солома. Ни кровати, ни стула. Кухня в одном углу вагона, туалет – метрах в двух от неё. Кормили солёной рыбой, не давали пить. Люди мучилась от жажды, пили мочу свою и своих детей.
Дети начали умирать первыми. Их везли до первой остановки поезда, потом прямо вдоль железнодорожного полотна вырывали маленькие могилки и закапывали их туда. Хоронили без креста и без холмика, просто затаптывали землю. До места назначения из целого вагона не доехала даже половина.
Внезапно, слушая дедын голос, Аделаида вспомнила воспитательницу из детского сада – Зинаиду Николаевну. Она курила в форточку и тоже рассказывала о вагонах с соломой на полу, где вповалку лежали и живые люди и мёртвые люди. И тогда она не понимала – почему прогулка на поезде воспитательнице так не понравилась? А то, что рассказывал деда, было уж совсем неправдоподобным. Глупости какие-то!
– И пошли мы с этой маленькой девочкой в Большой Город, где жили наши родственники. То пешком шли, то добрые люди подвозили…
«Может, у них, у этих всех взрослых была раньше такая одинаковая, страшная сказка? – Слушала и не верила своим ушам Аделаида. – У нас сказки про „чёрный-чёрный дом“, „черный-чёрный гроб на колёсиках“, а у них про „соломенный вагон“? Глупая сказка! И не интересная, и не сильно страшная, просто противная!»
– Только потом я узнал, – продолжал деда, – что тот небольшой греческий район города, можно сказать, отдельный посёлок, где жили на побережье все наши родственники, в то утро совершенно опустел. Эшелон, забитый живым человеческим мясом, в тот же день был отправлен вглубь страны. Как их везли, мне через много-много лет рассказал единственный вернувшийся оттуда сосед. Он остался совсем один и приехал в Большой Город на заработки.
…Выли и лаяли брошенные хозяевами собаки, мычали от боли недоеные коровы. И ни звука человеческого голоса вокруг.
Случайному прохожему должно было казаться, что он уже умер и слышит страшный голос ада…
И всё это было уже после войны, когда, казалось бы, все ужасы позади и людям надо жить да радоваться!..
Деда! – перебила вдруг Аделаида. – Деда! А та девочка? Ну, та – дочка твоего брата, которого забрали разбираться, она куда делась? – Аделаида пытливо заглянула ему в лицо, – которая в детдом не пошла?
– Девочка?.. – задумчиво повторил дед. – Слушай, – внезапно он шутливо толкнул Аделаиду плечом, – ведь мы совсем забыли про подарок! Заболтал я тебя, лишнего разного наговорил, а подарок чуть обратно не унёс, представляешь?! – и он вытащил из небольшой сумки что-то, завёрнутое в газету.
– Книга! – С восторгом завизжала Аделаида. – Дай быстренько сюда!
Дед с лукавой улыбкой прятал руки за спину:
– Что должны говорить приличные девочки, когда им делают подарки?
Она вскочила с морской гальки и расшаркалась в шутливом реверансе:
– Спасибо, любезный дедушка!.. Очень вам признательна!
Он всё продолжал прятать свёрток за спину. Аделаида сиганула на него, и они вместе покатились вниз к воде, набивая себе синяки о скрытые в полумраке булыжники.
До воды оставалось совсем чуть-чуть, когда дед, наконец, поймал её запястья:
– Давай, отдышись и получай первую половину своего подарка.
– А вторую когда?! – Аделаида тяжело сопела и шмыгала носом, как небольших размеров ручной паровозик.
– Вторую – сразу же после первой. Согласна?