Прошла неделя, другая...

Доротея Пенджет объявила наконец о точном дне своего отъезда.

В канун его, утром, Ксению навестил отец. Она встретила его холодно, сухо. «Будет опять что-то просить», — подумала она с неприязнью.

— Хочу посоветоваться с тобой, — торопливо сказал он. — Дело в том, что Доротея Пенджет предложила мне... — неожиданно голос его пресекся от волнения, — предложила сопровождать ее в Америку, — высказав это, он вздохнул с облегчением. — Как ты думаешь?

— А в качестве кого ты собираешься вояжировать? — спросила она безжалостно.

— Ну... В качестве гостя, вероятно. И — поверь! — для меня это почетное и интересное приглашение.

— Ты ведь хорошо узнал мисс? Где гарантии, что, перевезя тебя через океан, она на следующей же неделе не выдворит тебя из своего дома? Вернее, дома отца.

— Существуют же человеческие обязательства. Приличия, в конце концов.

Ксения рассмеялась:

— Ты знаешь, что в Америке прилично, а что нет? Поражаюсь твоей наивности. Для тебя это не очень характерно.

— Имеешь ли ты право поучать меня?

— Ты же пришел советоваться. Как это благородно: ты подумал о дочери, пришел сказать мне последнее «прости». Огромнейшее тебе спасибо!

— Но... Ты не права, Ксения, — горячо возразил князь. — Сейчас не время сводить счеты, надо вместе подумать...

— Знаешь, я устала от твоей лжи. Бесконечно устала. Мы ведь, в сущности, чужие люди. И не надо лишних слов: все слова, слова... Я не представляю, на что ты надеешься в этой Америке, если мы, русские, не можем приспособиться и к Европе, которую, как нам казалось, знаем. Но — все равно!

— Я бы с удовольствием взял тебя с собой, — Николай Вадимович, которому Ксения не предложила сесть, помялся, но все же опустился на стул, сняв кувшин с водой для умывания и поставив его на пол. — Но это не в моей компетенции, к сожалению.

— Всю жизнь я не в твоей компетенции.

— Я пришел, собственно, попрощаться с тобой.

— Хорошо, что не советоваться. Это уже было. Ты молодец. У тебя счастливая способность осваиваться в любой роли. В Русском доме ты — нуждающийся в помощи и духовной поддержке. Я, дура, беспокоилась: Доротее ничего не стоило турнуть разом двух Белопольских — у нее настроение меняется со скорость ураганного ветра. Но свершилось чудо — ты понравился, а я стала ей не нужна. Но ты не молодой уже человек. К чему эти постоянные игры? К чему какие-то новые идеи, зовущие тебя теперь в Америку? Разумны ли они? Не уверена.

— Если ты скажешь: «Нет, не уезжай», — я останусь подле тебя.

Ксения, думая, как вновь может осложниться ее жизнь, внезапно увидела, что отец вставил передние зубы. Когда это произошло? Она не знала. Может, и давно. Но, замеченное теперь, это пустячное, в сущности, событие озлило ее еще больше: несчастный страдалец никогда не забывает о своей внешности. Для себя он всегда на первом месте!

— Я не скажу так. Счастливого пути. Пусть тебе сопутствует удача. Впрочем, она тебе всегда сопутствовала.

— Спасибо на добром слове, дочка. Я уверен, мы не потеряемся.

— Не велика и потеря, — Ксения встала, показывая, что разговор ей неприятен и пора окончить его.

— Ты во второй раз стараешься обидеть меня.

— И, заметь, каждый раз при прощании.

— Ты даже не спрашиваешь, зачем я уезжаю.

— Зачем ты уезжаешь?

— Я решил постричься, Ксения. Митрополит Нью-Йоркский в ответ на мое письмо приказал: «Приезжай и готовься. Я сам совершу твой постриг», — соврал он. — Буду в богословском институте учиться. Как того захотел Бог.

— Ты вспомнил о Боге? Это замечательно! Только я не очень верю.

— Это твое право, — сказал Николай Вадимович и встал. И тут же сел снова. Он заметно волновался. — Давай по русскому обычаю, Ксенюшка. Разреши поцеловать тебя, и присядем на дорожку. Помолчим.

— Не надо этого отец. Считай, мы уже попрощались. Я ведь пожелала тебе счастливого пути. Будь здоров. И пусть тебе сопутствует успех.

— Ты злая, безжалостная! У тебя озлобленное сердце. Буду молить Господа, чтоб он наставил тебя и облегчил твою жизнь, дочь.

— Молись, отец. И пусть услышит тебя Бог. Служи ему.

— Ты, по-видимому, останешься в Русском доме?

— Не знаю, что со мной произойдет уже через неделю.

— Все мы под Богом ходим, — сказал он с притворным смирением.

— Ну, понятно, понятно!.. Это я не раз слышала на рю Дарю, — ей хотелось как можно скорее закончить тягостное прощание, которое никак не заканчивалось.

— Что ж! Ты нервничаешь и, как обычно, стараешься обидеть меня. Ты безжалостная, Ксения! И всегда была такой. Это, несомненно, у тебя от матери.