Вот так…

Жаль, что такой "трудной" организации, как "Вапліте", которая создавалась в сложнейший период становления послеоктябрьской литературы на Украине, энциклопедия уделила всего 39 строчек и поскупилась пускай бы еще хоть на один абзац, чтоб осветить обстоятельства, предшествовавшие созданию "Вапліте".

Социология, историография, исследование пути литературы не моя специальность, поэтому не берусь производить какой бы то ни было анализ литературных фактов и явлений того времени. Однако же как современник и участник литературного процесса двадцатых и тридцатых годов попытаюсь обратить внимание на отдельные литературные факты и высказать заодно кое-какие свои соображения.

Необходимо учесть, что начало двадцатых годов было и вообще началом литературной жизни в молодой Советской Украине. Созданию "Вапліте" на литературном фронте предшествовали такие самые ранние революционные литературные организации, как "Гарт" и "Плуг", а вслед за ними — "Аспанфут" и "Комункульт", "Ланка", "Марс"…

Современниками украинской "Вапліте" были в России "Серапиоиовы братья" и "Перевал".

То были годы, когда еще жили и действовали остатки дореволюционных буржуазных — разных модернистских и разных немодернистских — литературных групп; когда против них восстали не только футуристы с их "пощечинами общественному вкусу" и всяческими "деструкциями" искусства, но и сектанты из антагонистического им Пролеткульта; когда среди всех дореволюционных "влияний" на литературную революционную молодежь самым сильным, пожалуй, было влияние не каких-то отживших идей, а скорее — традиций литературной богемы. Я думаю, что это надо иметь в виду.

Наше поколение было тогда литературной молодежью, и нам были свойственны и "лихачество", и склонность к "фронде".

Но ведь были мы не просто очередное литературное поколение, а первое революционное литературное поколение. Мы действительно были революционерами по отношению к своим предшественникам, но еще в большей степени самонадеянными "задирами" по отношению к будущему, потому что были объяты жаждой считать себя основоположниками новой эпохи в литературе.

Так возникла и "Вапліте".

Когда же она закончила свое существование, мы, ваплитовцы, — те, которые, как пишет УСЭ, "не разделяли взглядов" "хвылевистов" и "временно оказались под ее ("Вапліте") влиянием", а также "различные по своему мировоззрению", — так оправдывались перед собой, да и перед общественностью: если руководство "Вапліте" и таило в душе какие-нибудь политические прожекты, то для нас "Вапліте" была организацией литературной, и только литературной…

И это действительно было так.

Да не воспримет это современный читатель, как желание мое задним числом оправдать бывших ваплитовцев или "реабилитировать" "Вапліте". Ни в коей мере! Организацию "Вапліте" я и сейчас осуждаю, как очаг "политического тумана", и считаю, что позиции ее были и в то сложное в литературе время ошибочны, политически ошибочны, ибо действительно провоцировали возрождение дремавших до поры до времени в обывательских низах националистических чаяний.

Разумеется, неверно утверждение УСЭ, что "Вапліте" стремилась "оторвать Украину от Советской России". Хвылевый, исходя из националистических концепций, действительно отделял путь развития украинской культуры от культуры русской, но политического отрыва украинского государства от Союза Советских Республик даже Хвылевый не "провозглашал", и вообще об этом речи не было. Но очень возможно, что кое-кто — из ориентировавшихся на ошибочные позиции "Вапліте" и, в частности, на лозунги Хвылевого, приобретавшие политическое звучание, — мог, понятно, лелеять и такие антисоветские мечты. Так вот — несут за это ответственность ваплитовцы или не несут?

Думаю, что "Вапліте" в целом — как организация — ответственна даже и за такой неожиданный эффект, если она могла спровоцировать его своими ошибочными политическими позициями.

Однако, осуждая политическую роль "Вапліте" в истории нашей литературы, не следует так решительно противопоставлять ей ВУСПП, ибо и в позициях ВУСППа тоже было немало ошибочного, и эффект от вуспповского "напостовства" в широкой общественной жизни, как это зафиксировано в постановлениях ЦК партии, был тоже отнюдь не положительным.

Теперь я могу ответить и на вопрос, обращенный ко мне лично, — почему я не вошел в "Вапліте" сразу, в день ее основания.

В воспоминаниях о Блакитном я уже говорил: я не вошел в "Вапліте" тогда, когда "Вапліте" организовывалась и меня пришли звать и уговаривать Яловый с Досвитным потому, что были на стороне Блакитного в тогдашней литературной "трехсторонней" распре Блакитный — Хвылевый — Пилипенко ("массовизм — олимпийство — червона просвіта"). Само собой разумеется, каждый из этих трех терминов той эпохи — "массовизм", "олимпийство", "червона просвіта" — теперь приходится брать в кавычки и объяснять. Я объясню позднее, когда должен буду остановиться подробнее на взглядах Хвылевого, который, хотя и был, собственно, автором этой "тройственной" терминологии, однако никогда, даже в пылу спора с Блакитным, не ставил знака равенства между "массовизмом", проповедуемым Блакитным, и "червоной просвітой", осуществляемой на практике Пилипенко. А звать меня на учредительное собрание "Вапліте" и уговаривать приходил не сам Хвылевый, а его "мушкетеры" (так мы называли Ялового и Досвитного), потому что с Хвылевым отношения у меня были тогда "неопределенные": я вышел из группы "Урбиной, поспорив с Хвылевым, — он не признавал "сюжетности" и "фабульной насыщенности" в прозе, за которые стоял тогда я, — именно поэтому Хвылевый не включил в альманах "Кварталы" мой рассказ. Характерно, что, продолжая оставаться внешне в приятельских отношениях с Хвылевым, я никогда больше не дискутировал с ним ни на какие темы и чисто "по-мальчишески" подчеркивал свою от него "независимость" тем, что не дарил ему своих книг с авторской надписью, что непременно делали в то время все — и друзья, и недруги Хвылевого. Мы шли с ним как-то вместе, возвращались с катка с коньками под мышкой, и вдруг Хвылевый сказал мне:

— Вы — гордый; вы — единственный, от кого я не получил ни одной книги с авторской надписью…

И в словах его звучали не только обида, но и… гнев.

Почему же я все-таки пошел в "Вапліте" на следующий год? Может быть, именно потому, что Хвылевый оттуда должен был уйти, что его должны были из "Вапліте" исключить?

Нет, такой "ортодоксальности" я себе приписывать не стану — даже теперь, много лет спустя. Когда я вступал в "Вапліте", Хвылевого действительно собирались исключать — об этом уже шли разговоры: председателем станет Кулиш; Хвылевый — Яловый — Досвитный, официально будучи "изгоями", все-таки "духовно" останутся, и дух Хвылевого, следовательно, будет витать над организацией. Это понимали, прежде всего, ближайшие единомышленники Хвылевого, но это понимали и те ваплитовцы, которые единомышленниками Хвылевого не были, которые осуждали его концепции, однако держались "Вапліте", потому что она противостояла рапповскому и вуспповскому "напостовству".