Но вот их паровоз загудел, и «ма-асковский» эшелон тронулся, мелькая перед глазами открытыми дверями, вагонами с лошадиными мордами, платформами с пушками, с походными кухнями… А потом тронулись и мы.

Чем ближе к Москве, тем чаще мы говорили про папу: как он нас встретит, как расцелует… Ведь мы ему перед выездом дали телеграмму: «Встречай!»

Правда, мы не знали точно, когда мы приедем, да и никто этого не знал.

Лилька всё волновалась:

— А мы не проедем Москву?

— Не проедем!

— А мы там долго будем стоять?

— Долго-долго!

— А Ленина мы там увидим?

— Увидим, увидим!

Наконец на третьи сутки, поздно вечером, наш безрукий начальник сказал:

— Вот и Белокаменная. Всё!

Наш разношёрстный поезд в последний раз дёрнулся, лязгнул буферами, зашипел и остановился. Народ стал выходить. А мы с волнением прижались к чёрному стеклу и смотрели на еле-еле освещенную платформу. В каждом усатом и очкастом мужчине мы видели папу. Но папы не было. Прошло минут двадцать. Мы не знали, что делать. Безрукий начальник сказал:

— Придётся вам идти на вокзал, а то ещё в тупик увезут.

Он помог нам достать носильщиков, вернее — носильщиц, потому что это были женщины. Они вынесли нашу корзину, и мы зашагали за ними. Первые шаги на московской земле! Мама несла кошёлку со всякой мелочью, я — связку книг, Лилька — банку с ландрином, а Тимка шёл налегке, с пустыми руками.

Вот и Курский вокзал. Огромный зал ожидания, длинные дубовые лавки, красно-белые каменные плитки на полу… Народу не так много, не то что в Харькове.

Но где же папа? Что с ним случилось?

Мы поставили корзину возле скамейки, посадили на неё Тимку с Лилькой, строго-настрого сказали им: «Ни с места!» — подошли к выходу в город и с особым чувством толкнули тяжёлую дверь. Ведь это не простая дверь — это дверь в Москву!

Мы увидели тёмную привокзальную площадь. Редко где мелькали скупые огоньки. Смутно различались извозчики. В лицо нам подул резкий, пронизывающий ветер, и мы сразу почувствовали, что продвинулись на семьсот километров к северу от Харькова.

— Ну куда мы сейчас пойдём папу искать, в темноту, в холод. А может, он и сам ещё придёт? Может, он просто опоздал…

Мы вернулись к детям. Они покорно сидели на корзине.

— Ну что, здесь Москва? — спросила Лилька.

— Здесь, здесь!

— А где же папа?

— Завтра будет папа. Спи.

И Лилька сладко заснула на нашей огромной корзине рядом с Тимкой, прижимая к себе высокую железную банку. А возле них прикорнули и мы — мама и я.

Ни свет ни заря пришли уборщицы и давай шаркать твёрдыми метлами по каменному полу. Я открыл глаза. Дети в неудобной позе всё ещё спали на корзине. Мама сидела возле них, подперев кулаком голову. Видно, она всю ночь не спала. Заметив, что я проснулся, она сказала:

— Ну как, Яша, пойдём его искать?

— Пойдём!

Она осторожно разбудила Тимку и сказала ему:

— Слушай, Тимочка, мы с Яшей пойдём искать папу, а ты останешься с Лилькой. Ладно, сынок?

Тимка спросонок сладко потянулся и лениво ответил:

— Я не останусь. Я тоже пойду.

А вслед за ним, по своей привычке, проснулась и Лилька и тоже подала голос:

— И я тоже пойду, я тоже не останусь. Глаза у неё были большие и чистые, точно она проснулась давным-давно.

— Глупые вы дети, поймите: это далеко и вы устанете! У вас и ног не хватит!.. — стала объяснять мама.

Но дети в один голос ответили:

— Хватит у нас ног!

— Ладно уж, мама, — сказал я, — пускай идут, а то ещё беспокоиться за них.

— Ну хорошо, — сказала мама. — Пошли. Мы сдали нашу корзину, кошёлку и книги в камеру хранения. Банку Лилька ни за что не хотела отдавать и потащила с собой.

И вот мы снова толкнули дверь в Москву и увидели привокзальную площадь, теперь уже при дневном свете. В круглом скверике посреди площади спали на лавочках какие-то люди. В сторонке дремали синие извозчики и их понурые лошадки. Вокруг скверика блестели трамвайные рельсы — совсем как в Харькове.

На них стоял трамвай с непонятным номером. Вместо номера была буква «Б». В трамвае никого не было… Извозчик стоил очень дорого. Мы пошли пешком. Тогда ещё не было ни троллейбусов, ни автобусов, ни такси, ни метро…