— Ага, так мы им и сказали, — вставил Деро. — Даже если бы знали.

— Они не записывали свой маршрут в поездной журнал, — сказала Кальдера. — Вот почему они спрятали ту память. Даже смертельно раненный, один из них сделал все, чтобы ее спрятать. Они наверняка понимали, что на ней сохранились приметы их пути.

— Они шли туда, петляя, и обратно также, — сказал Деро.

— Папа Биро, может, немного того… — Голос Кальдеры дрогнул, но снова выровнялся. — Но он не настолько сумасшедший, чтобы доверять флотским. Или делиться с ними своими сведениями о маршруте.

— Так значит, карта все же была? — сказал Шэм.

— Не в поезде. И не такая, которую ты или кто-нибудь другой мог прочесть. Манихики предлагали их найти, но для себя, а не для нас. Шроаки никогда не давали им того, чего они добивались. — В ее голосе прозвучала гордость. — Они создавали всякие двигатели и машины, каких никто больше делать не умел. Вот почему им нужны были не наши папа и мама, живые или мертвые, а то, что у них могло быть с собой. То, что они нашли или построили.

— Наверняка они давно уже их ищут, — сказал Деро. — С тех самых пор, как мама и папа ушли.

— А теперь, увидев тебя, они наверняка радуются: «Теперь у нас есть след!» — впервые за много лет.

— Из-за них я прятался в канаве, — сказал Шэм. — Похоже, кто бы они ни были, поймать стреггейского мальчишку у них кишка тонка.

— Они просто хотели знать, кто ты такой, — сказала Кальдера. — И что ты знаешь. О Шроаках. — Шэм вспомнил, как настороженно встретили его вчера Деро и Кальдера. Ничего удивительного, что они его подозревали. Ничего удивительного, что у них нет друзей: даже если бы они не ухаживали за папой Биро и не тосковали без двух других родителей, все равно в каждом, кто появлялся на пороге их дома, они имели основания видеть шпиона.

— Пока ты не пришел, — буркнул Деро Шэму, — я еще надеялся, что они вернутся.

— Так надолго они никогда еще не пропадали, но надежда умирает последней, — сказала Кальдера. И кивнула на дверь комнаты, где в полузабытьи горевал папа Биро. — Разве мы могли оставить его здесь таким, пока не были полностью уверены? И потом, а вдруг бы мы поехали в одну сторону, а они вернулись с другой?

— Теперь-то мы уверены? — сказал Деро. До самого последнего момента эта фраза звучала как утверждение, но в конце вдруг появился крохотный завиток, еле заметное дрожание неуверенности, которое как ножом резануло Шэма по сердцу.

— Теперь мы уверены, — сказала Кальдера мягко. — И должны сделать то, что должны. Завершить то, что они начали. Мама и другой папа хотели бы этого. И он тоже хотел бы. — Она снова поглядела на дверь.

— Может быть, — сказал Деро.

— Наверное, он опять им пишет, — сказала Кальдера.

— Если он все равно забудет, — спросил Шэм, — зачем было говорить ему, что они умерли?

— Но ведь он любит их, вот почему, — сказала Кальдера. Она повела Шэма в кухню, где налила ему чашку какого-то маслянистого чая. — Разве он не имеет права их оплакать?

Шэм с сомнением разглядывал напиток.

— Стоит мне только сказать кому-нибудь про вас, — начал он, — и на меня начинают смотреть странно. Люди явно много говорят о вашей семье. А еще я видел тот поезд после катастрофы. Никогда не встречал ничего подобного. Да еще тот снимок. — Он посмотрел на нее. — Ты мне не скажешь? Что они делали? Ты знаешь?

— Знаем ли мы, что они затевали? — переспросила Кальдера. — Куда они ходили и для чего? Ну, конечно, знаем.

— Знаем, — подтвердил Деро.

— Но ведь ты тоже знаешь, — сказала Кальдера. Она посмотрела на брата. Секунду спустя тот пожал плечами. — Это совсем не сложно, — сказала Кальдера. — Ты же видел тот снимок, ты сам говоришь.

— Они что-то искали, — сказал Шэм.

— Нашли, — добавила Кальдера миг спустя. — Они кое-что искали и нашли. И это был?.. — Она взглянула на него, как строгая учительница в ожидании ответа.

— Край рельсоморья, — выговорил, наконец, Шэм. — Выход туда, где нет рельсов.

Ну, конечно. Шэм ведь видел ту колею. Значит, знал ответ. Но сказать его вслух было совсем другое дело! Он был в восторге от собственного богохульства. Оказалось, ересь, произнесенная во всеуслышание, не только потрясает, но и окрыляет.

— Нет ничего, кроме рельсов, — тут же крякнул он сипло. Свой голос ему не понравился.

— Пора нам с тобой браться за дело, Деро, — сказала Кальдера. Теперь она говорила серьезно, с нажимом. Та же интонация прозвучала и в голосе ее брата, когда он заговорил.

— В комнате папы Биро есть кое-какие вещи, — сказал он. — Я принесу их сюда, когда накормлю его.

— Но ведь за рельсами правда ничего нет, — повторил Шэм снова.

— Мы правда можем его оставить? — сказал Деро. Он глядел на дверь, за которой ждал их последний отец.