Свежевали туши молча. Желания обсуждать произошедшее и даже вспоминать ни у кого не возникло. Шкуры снимали до самой темноты — повезло, что сейчас была как раз середина лета, и солнце садилось поздно. Освежевать успели только четырёх демонов: белого, чёрного (у королевы внутри обнаружился приплод из пяти лысых скукоженных варжонков) и двух рыжих. Остальных свалили в яму с кольями, прикопали и накидали сверху мха, дёрна и еловых лапок, как велел Кодекс Стражей. Постояли молча, опустив взгляды. Земля дала — земля взяла.

Странно, но чувствовала я себя также, как на скотобойне или когда Петрас зарезал овцу. Не было страха и омерзения, лишь любопытство и лёгкая тень жалости, которая исчезала, стоило вспомнить жуткие мороки.

— Часто они на людей нападали? — спросила я со скуки.

— Нет, их почти не осталось. Новобранцев слишком часто просят принести их шкуры для посвящения. Не белых — рыжих. Выглядят варги внушительно, а охотиться на них проще, чем на других больших демонов: гулей, виверн, василисков, мантикор… — рассказывал Петрас с важным видом.

Похоже, кузен и сам ни на кого больше толком не охотился. Кроме бунтовщиков. И перепугался не меньше нашего. Явно же охота пошла не по его плану. Нам чудовищно повезло, что никто не пострадал.

А Вейасом я гордилась. Он сделал всё сам: вырвал меня из морока, поборол его и застрелил белого варга. Сам снял шкуру с туши, сам вычистил жир. И словно стал выше, взрослее, серьёзнее. Я чувствовала его ликование и ликовала вместе с ним.

Только последнее видение не давало покоя. Почему белый варг превратился в Лирия? Выбрал самое страшное из моих воспоминаний? Кому он просил передать эти странные слова? Богу единоверцев? Но я даже не знаю, какой он. Или речь шла о Безликом? Демоны его ненавидят за то, что он научил людей охотиться на них? Убивать ради трофеев и славы даже тогда, когда те мирно прячутся в чащобах и никого не трогают… Это веская причина, чтобы злиться. Но как этот варг думал, я встречусь с Безликим, мёртвым, как он сам подтвердил. Только если сама умру… Так вёльве всё-таки не удалось переменить судьбу, и смерть продолжает дышать мне в затылок? Хотя бы Вейас справился. Теперь его обязаны принять в орден. Он станет лучшим воином, я верю.

Собрав капканы и взвалив шкуры на плечи, мы двинулись в обратный путь. Волкодавы Петраса погибли. Мы боялись, что варги по дороге загрызли и лошадей, но те живыми ждали нас на вытоптанной поляне. Перекинув шкуры через холки, мы под уздцы вывели животных на стежку, чтобы не повредить им ноги в темноте, уже там забрались в седла и поскакали лёгкой рысцой. Петрас, как всегда, возглавлял строй, я ехала посередине, а брат прикрывал тыл. Почти как в детских играх.

«Что ты видел, когда варг тебя заморочил?» — мысленно спросила я у брата.

Не хотела, чтобы нас слышал кузен. Тем более Вейас демонстративно с ним не разговаривал. И со мной тоже…

«Петраса», — ответил он безразлично.

Я удивлённо обернулась. Вейас развалился в седле и даже не трудился привставать на стременах, чтобы не отбить себе причинное место от тряски по ухабистой дороге. Ничего он объяснять не станет, уж я-то это знала лучше, чем кто.

Через час мы подъехали к охотничьей усадьбе. Крошечный двухэтажный домик затерялся посреди дремучих лесов Докулайской долины, большая часть которой примыкала к Будескайску и принадлежала древнейшему роду медиумов Гедокшимска, роду Петраса. Мы расседлались и развесили шкуры сушиться на длинных шестах. Петрас натопил баньку, и мы хорошенько попарились. Смыли грязь вместе с усталостью и тревогой. Я густым слоем наложила на ссадины заживляющую мазь. Приятным холодком она уняла зуд и помогла расслабиться. Свежие и бодрые, мы, наконец, вошли в дом. С порога обдало аппетитным запахом жаркого, рот увлажнился слюной, а живот мечтательно заурчал.

— За храбрость на охоте можешь раскрыть свой второй подарок, — Петрас всучил мне большой свёрток и заискивающе улыбнулся.

Я старалась быть полюбезней, раз он так расстарался для Вейаса. Как только брата примут в орден, я растолкую кузену, насколько глупо выглядят его ужимки и попытки произвести впечатление. Но не сегодня. Не стоит портить триумф Вейса дрязгами, напряжения и так достаточно.

В свёртке действительно оказалось платье. Надо отдать должное Петрасу, вкус у него был лучше, чем у моего отца. Наряд оказался лёгким, летящим, из нежно-голубого шёлка с тонкой ажурной вышивкой по краям. Юбка была совсем не такой широкой, высокая талия обозначалась тонким плетёным поясом. Но самое замечательное: удобный мягкий лиф не сдавливал грудь и не мешал дышать.

— Наверху переоденься — там тебя никто не потревожит и зеркало есть, — удовлетворённо кивнул Петрас, заметив моё воодушевление.

Вежливо отблагодарив, я поспешила к лестнице. Не от особой радости, а чтобы закончить неудобный разговор.

Тонкая перегородка разделяла второй этаж на две части. В меньшей на грубо сколоченной лавке лежали соломенный тюфяк и толстое одеяло из овечьей шерсти. Под скатом крыши висели пучки трав, на полках стояли кувшины и горшочки с зельями. Коморка Юле. В соседней, куда более просторной половине друг за другом стояли две большие кровати с толстыми перинами, подушками и пуховыми одеялами. Возле одной в беспорядке на крючках висела поношенная походная одежда моего брата, возле второй педантично расправленные костюмы Петраса. Надо же, даже здесь хорохориться не перестаёт.

Усмехнувшись, я скинула с себя мужскую рубаху, которую накбросила на себя после бани. Платье оказалось на диво удобным и одевалось легко даже без посторонней помощи. Вместе с нарядом шли изящные серебряные заколки в виде цветов с лепестками из лазурита и перламутровой сердцевиной, видимо, чтобы сгладить вид моих по-мальчишечьи коротких волос. Заколов пряди на висках, я оглядела себя в большом зеркале, висевшем у дальней кровати сбоку от окна. А что? Миленько, даже на девушку похожа. Только вырез уж слишком грудь открывает и рукава короткие — от этого немного стыдно и зябко. Хочется закрыться, но нет... Нужно постараться быть любезной ради брата. А может, и ради себя — чем демоны не шутят?