Механизм смерти. Как остановить его?

С этой мыслью Эльзе жила и работала. С нею отправляла по «каналу» Вольфганга свои сообщения.

Одним из последних — в конце мая — ушло послание, пространнее обычных. В нем сообщалось, что за последние дни в Варшаву прибыли: 1) ближайший сотрудник Иоахимма фон Риббентропа Клейст с заданием определить настроение в Польше; 2) германский военно-воздушный атташе в Варшаве полковник Герстенберг, возвратившийся из информационной поездки в Берлин; 3) германский посол в Варшаве фон Мольтке, который по указанию Гитлера был задержан почти на целый месяц в Берлине и в настоящее время, не получив директив о дальнейшей политике в отношении Польши, вновь занял свой пост. Сообщения Клейста и Герстенберга о нынешних планах Германии были идентичными. Мольтке в ответ на заданный ему вопрос заявил, что он тоже слышал в Берлине об отдельных частях этих планов. По мнению немецких военных кругов, подготовка удара по Польше не будет завершена раньше конца июля. Запланировано начать наступление внезапной бомбардировкой Варшавы, которая должна быть превращена в руины. За первой волной эскадрилий бомбардировщиков через 6 часов последует вторая, с тем чтобы завершить уничтожение. Для последующего разгрома польской армии предусмотрен срок в четырнадцать дней. Гитлер уверен, что ни Англия, ни Франция не вмешаются в германопольский конфликт.

После этого письма Штилле отправила еще два или три. И наконец, одно из самых важных, в котором говорилось о высказывании военно-воздушного атташе Герстенберга от 7 августа 1939 года. Герстенберг принадлежал к кругу посвященных, и фон Шверинг постарался запомнить разговор дословно: «Развертывание немецких войск против Польши и концентрация необходимых средств будут закончены между 15 и 20 августа. Начиная с 25 августа следует считаться с началом военной акции против Польши».

В посольстве втихомолку жгли секретные дела. Персонал готовился к эвакуации.

Эльзе не довелось ее увидеть.

За несколько суток до того, как на Варшаву посыпались фугаски, из Берлина пришло распоряжение об отзыве некоторых дипломатов и сотрудников ландесгруппы. В списке среди прочих значились референт по культуре Штилле и легационный советник фон Шверинг.

Переезд в Берлин совпал для Эльзе с тяжелой потерей — Вольфганг ушел из ее жизни навсегда. Сказал на прощание: «Так надо. Связь у тебя есть — через лавку Рипитцов, а осторожности и всему прочему тебя не нужно учить. О «Фильмбанке» забудь, я там больше не работаю».

На первых порах все заслонили иные заботы. Внезапно оказалось, что для референта по культуре нет работы в Берлине. Ни в редакциях, ни в министерстве пропаганды не обещали ничего определенного. Бесплодными были и хлопоты старых знакомых; даже многоопытный редактор «Франкфуртер генераль анцайгер», где Эльзе начинала путь в журналистике, оказался бессильным отыскать подходящее место. Он связался было с Гансом Постом, когда-то драматургом, а теперь нацистским бонзой, председателем имперской палаты писателей, но и здесь дело не выгорело. Пост намекнул, что люди, прибывшие из Польши, в ближайшее время не могут рассчитывать на посты в центральном аппарате. Он был лицом осведомленным, близким к окружению фюрера, и в значении его слов не приходилось сомневаться. Видимо, существовала директива — негласная конечно! — и связана она была с какими-то планами КДФ [11] .

Эльзе, отставшая от имперской жизни, спросила, услышав о КДФ:

— Скажите, а при чем здесь «Сила через радость»?

Редактор расхохотался:

— Милая моя! Да вы просто провинциалка… Речь идет не об обществе, а об имперской канцелярии. Привыкайте: война предписывает лаконизм — все зашифровывается, все секретно. Кстати, не огорчайтесь по поводу отставки. Пост не сказал прямо, но я понял его так, что всех вас скоро призовут к деятельности. Просто до известной поры людей, знающих восток Европы, практически держат в резерве. Так бывает.

— Так думает Йост? — спросила Эльзе небрежным тоном, замаскировав интерес.

— Да, — коротко сказал редактор, исчерпав тему.

Эльзе запомнила разговор. Подумала: что именно имеет в виду Йост? Неужели войну с СССР, и в самое ближайшее время?.. Бывший драматург, бесспорно, знал больше, чем сказал. Он черпал свои познания из такого источника, как сам Геббельс, став ближайшим помощником министра информации и гаулейтера Берлина после того, как молчаливо отрекся в его пользу от авторства всем известной фразы: «Когда я слышу слово «культура», мне хочется нажать курок револьвера». Фраза эта гремела в речах Геббельса; в газетах НСДАП ее называли «исторической».

«Нажать курок…»

В переносном смысле наци это сделали 1 сентября 1939 года в 4 часа 45 минут утра, когда линкор «Шлезвиг-Гольштейн» обрушил первый залп орудий главного калибра на польский военный порт Вестерплатте. Вторая мировая война стала свершившимся фактом.

Затем об открытии военных действий против Германии объявила Франция. За ней — Англия. К англо-французской коалиции присоединились Австралийский Союз, Канада, Южно-Африканский Союз…

9 апреля в 4 часа 20 минут германский посол в сопровождении военно-воздушного атташе разбудил датского министра иностранных дел, без обязательного — по протоколу — уведомления появившись в его частном доме.

— Только что, — сказал посол и посмотрел на часы, — германские вооруженные силы пересекли границу и начали оккупацию.

Военно-воздушный атташе добавил:

— Через несколько минут над Копенгагеном появятся эскадрильи немецких бомбардировщиков… Задача датчан: не оказывать сопротивления, так как это привело бы к самым ужасным последствиям.

Пока происходил этот разговор, в порт вошли три судна. Стали у стенки. По сходням на берег устремились солдаты диверсионного подразделения абвера «Бранденбург» — 800 человек. Не теряя ни секунды, они захватили крепость Кастель и королевский дворец Амалиенборг. Охрана попыталась было оказать сопротивление, но диверсанты, пристрелив одного телохранителя, а двух ранив, принудили ее сдаться… Дания еще спала, не ведая беды. Над Копенгагеном мирно голубело небо, утреннее солнце поливало охрой поля. Был прекрасный день, свежий и чистый; и высший офицер датского военного министерства, ехавший в машине из загородной виллы на службу, посчитал шуткой окрик немецкого патруля: «Стой! Германская армия! Предъявите документы!» У солдат были расстегнуты воротники мундиров, и высший чин решил, что перед ним загулявшие отпускники. «Идиоты! — бросил он им и расхохотался: — Я найду вас в казарме и научу другим шуткам!» Прозрел он лишь тогда, когда солдаты прошили его машину автоматной очередью.