— Да чего там рассказывать, — махнул рукой Поливанов. — Был 1945 год, меня как раз демобилизовали и в милицию на службу направили. И сразу в Останкино оперативником. Там до сих пор глухая частная застройка, поселок Первомайский, а тогда вообще дремучий край, Дикий Запад. Примерно то же самое, что и Марьина Роща.

— Это где народ простой, пять минут постой, и карман пустой, — кивнул Маслов.

— Именно. В общем, на участке блатной на блатном, какие-то малины, там краденое делят, в карты играют. И я один-одинешенек на это царство разврата и порока.

— О, как я научил ладно излагать, — гордо заявил Маслов. — Моя школа.

— Да ладно тебе. Учитель… Была кража. Со склада рядом с ВДНХ несколько мешков муки стащили. Ну и шепнули мне местные, что в сторону Хованской улицы воришки эти шли. Дальше как в сказке. Шел и нашел по следу просыпавшейся муки теремок. Молодой, горячий, захожу в него. И сразу вижу мешки. И верзилу за бутылкой самогона. Я ему — гражданин, вы задержаны за совершение кражи. Он встает, головой потолок чешет, и на меня — а не пошел бы ты, легавая сволочь. И кулак поднимает. А я такой мелкий, худой. Да и оружия пока еще не выдали.

— И как выкрутились? — заинтересовался свердловчанин.

— Нюанс такой был. Я боксом с восьми лет занимался. И перед этим первое место на первенстве Москвы занял. Тренер всегда хук с левой отмечал как мою сильную сторону. В общем, очнулся этот битюг минуты через три с вопросом — какой кувалдой его пригладили. А поздно бить боржоми — руки связаны. И понятые с бригадой на подходе.

— У меня все куда драматичнее было, — подал голос Маслов.

— Ну конечно. У тебя все всегда драматичнее, — усмехнулся Поливанов.

— Я вообще злодея своего первого задержал еще до службы в милиции. С завода в троллейбусе ехал, с ночной смены. Носом клюю, спать охота. И чую, чья-то рука, как у опытной гейши из книги одного японского писателя, так ласково шуршит в моем кармане, где у меня как раз пятьдесят рублей от зарплаты осталось. Ну, я эти пальчики ласковые и схватил нежненько — так, как в кузнечном цехе учили. И говорю: мне так стыдно ходить с вами по одной Москве. А тут группа поддержки этого воришки сухотелого налетела. Начали орать — мол, помогите, люди добрые, ни за что тиранят. Хорошо, что шилом мне не проткнули печень, как у карманников принято. Но я тогда неопытный карась был, этих премудростей знать не знал. Вытащил сморчка этого из троллейбуса на улицу. За ним следом двое шкетов. Ну, чую, сейчас начнется. Хотя мне помахаться хотя бы и с троими больше в удовольствие было, чем во вред здоровью. Тут мимо моторизированный патруль проезжал на мотоцикле. Шкетов ветром сдуло. А главного я крепко держал. У него за плечами восемь ходок было, вор в законе еще с довоенным стажем. Это он смену готовил. На мне, значит, показывал, как надо работать с населением.

— Ты герой, Владимир, я это знал, — улыбнулся Поливанов.

— Ну да, этого не отнимешь… Уже потом понял, что задержание виртуозное — это, конечно, важно, как успешный финал. Но перед тем, как к нему подойти, — столько набегаешься, столько подошв ботинок постираешь и пиджаков в давках трамвайных протрешь. Спасибо милиции родной, гражданскую одежду стали оплачивать…

День выдался сумасшедший. Москвичи ощущали себя уставшими и голодными.

— Поехали в гостиницу, — предложил Абдулов. — Там рядом хорошая пельменная есть. А потом передохнете. Выспитесь.

— Ну, поехали, — согласился Поливанов.

— Машину вам прикрепили, ту самую «Победу», круглосуточно.

— Как министрам, — хмыкнул Маслов. — Буду в Москве всем рассказывать, как мне свердловчане не давали подошвы сандалий общественным транспортом осквернять.

— Ты помоги дело поднять, Володя, я тебя, как принцессу, на руках носить буду, — хмыкнул Абдулов.

— Я для тебя слишком толстый. У тебя позвоночник треснет, а мне потом отвечай.

— Грузчиков приглашу.

— Я подумаю.

— Ну что, в пельменную? — похлопал по столу ладонью Абдулов. — Там можно и по стопочке после тяжелого дня.

— По одной, — вынес решение Поливанов.

Пельмени оказались изумительные, настоящие уральские с обязательной начинкой из трех видов мяса. Водка качественная. Цены доступные. И персонал милицию в лице Абдулова любил и уважал.

Одной стопочкой не обошлось. Но и не перебрали дозу. Ведь завтра новый день. Предстояло пропалывать миллионный промышленный город, в котором завелись сорняки.

Наступал самый волнительный момент любой экспроприации — дележка. Правда, сейчас праздник был со слезами на глазах — тощая пачка купюр, которые лежали на столе, никак не могла удовлетворить завидный аппетит концессионеров.

Грек аккуратно, поглаживая пальцами каждую бумажку, раскладывал купюры на четыре кучки — ему, братьям и тому подельнику, который по не зависящим от него обстоятельствам не смог присутствовать при священнодействии в доме Калюжных, но всей душой был здесь и искренне надеялся, что его не обманут.