В конце концов, я человек, и я вправе отказаться от тех странностей, о которых только что поведал. С моей склонностью носить оружие и вспоминать Фрэнсиса я могу стать одержимым очень быстро. И вы, вероятно, полагаете, что, связывая женщин, я могу перейти тонкую грань, отделяющую мое обращение с женщинами от изнасилования. Конечно. Я сильнее любой женщины, которую удерживаю, легко надену на нее рыбный шлем Фрэнсиса — я храню его под кроватью — и женская голова станет слепой, оглушенной, неузнаваемой. Потом я с легкостью застрелю ее. Мне это будет так же просто, как застрелить соседа. Я создам абсурдную ситуацию. Женщина будет умолять, но шлем не позволит прислушаться к ее словам.

Он псих, думаете вы. Он извращенец и монстр. Ну, я же еще этого не сделал, правда? Я никого не изнасиловал и не убил. Я осчастливил многих женщин, я даже завтракал с некоторыми. Как раз этим утром Ева была в моей постели, мы оба сидели, обнаженные, накинув еще теплые простыни, как королевская чета. Мы ели грейпфрут и наблюдали из окна за птичкой, щебечущей в ожидании рассвета. Небо было серебристого цвета.

— Что это за птица? — спросила Ева. — Воробей?

— Птеродактиль.

Ева засмеялась.

— Птеродактили вымерли. Они бродили по земле очень давно, с трицератопсами.

У каждого из нас было по грейпфруту. Своя тарелка и ложечка.

— Тогда это феникс, — решил я.

Ева толкнула меня локтем.

— Феникс — мифическое существо. Он сгорает и возрождается из пепла.

Птичка все чирикала. Я поцеловал Еву в бледное теплое плечо.

— Это просто маленький воробушек, — сказала она.

— Нет, — возразил я, — это чудо.

Дуглас Керчек был учителем двенадцатого класса в старшей школе Святой Агнессы, на углу Западной Девяносто седьмой и Бродвея, а Николь Боннер — его самой выдающейся ученицей. Самая высокая — пять футов и десять дюймов, самая старшая — ей было девятнадцать, и самая умная, с безупречными пятерками, по мнению Дугласа, она не была красавицей — у нее не было очаровательного носика Ронды Фелпс или потрясающей осанки Мередит Бекерманн — но Николь была чертовски привлекательна. У нее была короткая темная стрижка в стиле Клеопатры, и мудрые голубые глаза, а ее последнее сочинение по пьесе «Отелло» заканчивалось такими строками:

Дорогой мистер Керчек!

Прошлой ночью в постели я читала «Страх и ненависть». Это легкомысленное и изощренное самокопание. Думаю, что не настолько люблю наркотики, хотя родители и заставляют меня каждый вечер пить бренди. Они считают это знаком внимания.

Я видела вас вчера в раздевалке, вы переобувались. На вашей лодыжке был синяк. Где вы так ударились?

С уважением,

Николь Боннер

Записка заставила Дугласа призадуматься. Он не любил Хантера С. Томпсона, но Николь написала «в постели» и заметила его ссадину. Это было в стиле Николь — замечать редкие, скрытые качества окружающего мира и привлекать к ним внимание Дугласа. Этот день не стал исключением:

— Яго полон похоти, мистер Керчек, — сказала Джил Экхард.

— Он коварный ублюдок и интриган вроде Макиавелли, — заметила Ронда Фелпс.

— Знаете, какое слово хорошо повторять по нескольку раз? — Николь жевала прядь волос. — «Полоскать». Подумайте, мистер Керчек. Полоскать. Полоскать.

Этим вечером, как обычно, Дуглас возвращался в свою запущенную квартиру. Ему шел тридцать первый год. Жил он один, в пяти кварталах от школы. В его доме было много мексиканцев, которые пили пиво и каждый вечер играли в покер в коридоре рядом с дверью Дугласа. Между собой Дугласа они прозвали Уно, потому что, когда бы он с ними ни сидел, заказывал только одно пиво, а потом раскланивался.

— Уно, — хихикали мексиканцы, — забери наши деньги, Уно!

Двенадцатилетний мальчишка Чьяпас грохотал жестянкой из-под пива.

— Получи свое лекарство, Уно.

Дуглас устало улыбнулся, прогнал их и открыл дверь.

«Полоскать, — повторил он, нахмурясь. — Полоскать».

Съев наскоро приготовленный бутерброд, Дуглас сел проверять сочинения. Он был ответственным преподавателем, носил короткие бакенбарды с пробивавшейся сединой. Еще у него было боксерское телосложение и гарвардский диплом магистра по английской литературе. Ни жены, ни подруги у него не было. Все вышеперечисленное делало Дугласа самой загадочной персоной для женского населения школы Святой Агнессы — как преподавательниц, так и учениц — но Дуглас вел сидячий образ жизни. Он любил книги, был страстным поклонником кино, волосы он подстригал каждый месяц у Чьяпаса, чей отец держал парикмахерскую в соседнем квартале. Дуглас был спокойным и, как он полагал, счастливым человеком. К тому же он был единственным преподавателем-мужчиной в школе Святой Агнессы. Шерил, Одри и Катя, три незамужние женщины из преподавательского состава, соперничали за свидание с ним, но Дуглас не обращал на коллег внимания. У Шерил были поразительные замшевые костюмы, смущавшие Дугласа, два бывших мужа Одри служили в полиции, а Катя, несмотря на длинные ноги и литовский акцент, была жестока с девочками. Таким образом, Дуглас проводил ночи в одиночестве, смотря фильмы, проверяя сочинения и от случая к случаю болтая с Чьяпасом и его компанией. Этим вечером Дуглас только собрался проверять сочинения, как зазвонил телефон.