Он помрачнел:

— Тебя что-то смущает, Койн?

Я покачал головой:

— Нет. Нисколько. Я всего лишь пытаюсь представить себе всю картину. А ты отвечаешь на мои вопросы. Спасибо. Продолжай.

Горовиц отпил кофе, окинул взглядом разложенные им по столу бумаги.

— Следы пороховой гари на левой, и единственной, кисти Шоу… — Он провел пальцем по странице. — Это я пропущу. В организме обнаружены следы прописанных ему лекарств. Антидепрессантов, тех же, что были найдены в его ванной комнате, причем в количествах, согласующихся с прописанной дозой. Мм, так, около двух унций бурбона в пустом желудке. А в стоявшей на его столе бутылке «Эрли Таймс» недоставало четырех унций, и это почти совпадает с уровнем алкоголя у него в крови, который был равен нолю, точка, ноль четыре.

— Вот этого я не понял. Объясни.

— Две рюмки виски по две унции в каждой, выпитые с промежутком примерно в полчаса, — сказал Горовиц, — это то количество крепкого спиртного, которое способно довести уровень алкоголя в крови у крупного мужчины, каким был мистер Шоу, до примерно ноль, точка, ноль четырех и частично ослабить его. Пьяным он с точки зрения закона не будет, но соображать станет хуже и рефлексы у него замедлятся. Возможно, этого хватит и для того, чтобы набраться храбрости перед самоубийством. Две унции в желудке, еще не переваренные, были приняты за минуту-другую до того, как он спустил курок. Понимаешь? Он выпивает рюмку, ждет, пока спиртное подействует на него, расслабляется, может быть, стреляет в потолок, а после выпивает вторую рюмку и убивает себя.

Я покачал головой.

— Что? — нахмурился Горовиц.

— Только то, что Гас бросил пить, — ответил я.

— Ну, думаю, когда человек собирается пустить себе пулю в голову, его такая ерунда уже не волнует. А может, он тебе просто соврал.

— Еще какую-нибудь выпивку в его квартире нашли?

— Нет. Только бутылку «Эрли Таймс». Скорее всего, для этого случая и купленную.

Горовиц снова порылся в бумагах.

— Ладно, — сказал он. — Идем дальше. На рюмке только отпечатки пальцев мистера Шоу. С бумажного пакета, в котором находилась бутылка, отпечатки снять не удалось. На самой бутылке лишь несколько смазанных фрагментов — использовать их нельзя. На оружии тоже только его отпечатки. Время наступления смерти — пятница, между пятью тридцатью пятью и одиннадцатью десятью.

— Странноватая оценка, — сказал я.

— Письмо жене он отправил по электронной почте чуть позже пяти тридцати пяти. Значит, он был еще жив. А ты позвонил мне в одиннадцать пятнадцать и сообщил, что он мертв. Что и требовалось доказать.

— Для получения такой оценки на врача учиться не обязательно. Есть же еще температура тела, синюшность кожи, трупное окоченение, процессы пищеварения — ими кто-нибудь занимался?

— Разумеется. На самом-то деле оценка медэксперта такова: между шестью и девятью вечера.

— Электронная почта была отправлена с компьютера Гаса?

Горовиц кивнул.

— Что-нибудь еще на компьютере или в его содержимом найдено? — спросил я.

— На компьютере — отпечатки пальцев Шоу, — ответил Горовиц. — Только его. Насчет компьютерных файлов в отчете ничего нет, указано только, что письмо к жене стоит в самом верху списка посланных сообщений.

Он сложил документы в стопку, взглянул на них еще раз, уложил в папку и закрыл ее.

— Это все? — спросил я.

— Тут есть еще отчеты криминалистов, — ответил он. — Подробные. Но все их данные указывают на то, что Гас Шоу покончил с собой.

— А как насчет его настроения?

— Все, с кем разговаривали наши ребята, показали примерно одно и то же. Этот человек страдал посттравматическим стрессовым расстройством. Господи, да ему же кисть руки оторвало. Скорее всего, он насмотрелся там слишком много ужасов и не смог их переварить.

— Могу я спросить, с кем именно они разговаривали?

— Не дави на меня, Койн. Я рассказал тебе все это по дружбе, а вовсе не для того, чтобы ты начал оспаривать выводы медэксперта и наших копов. Просто я решил, что Алекс имеет право узнать все прежде, чем это попадет в газеты или еще куда.

— Ты хочешь, чтобы я пересказал все Алекс? — спросил я.

— Могу и я, — ответил он, — если тебе неохота.

— Да нет, — сказал я. — Перескажу. Но ваше заключение ей не понравится.

Горовиц покачал головой:

— Бедняге просто стало невмоготу. Все очень просто. Близким всегда трудно это понять. Они об этом и слышать не желают. — Он запихал папку в конверт, сунул ее под мышку, отодвинул стул от стола и встал: — Ладно, спасибо за кофе.

— Что насчет его квартиры? — спросил я. — Мы можем туда заглянуть?

— Полицейскую ленту с квартиры сняли, — ответил Горовиц. — Расследование оказалось быстрым и простым, Койн. Гас Шоу покончил с собой, и всем придется с этим смириться.

Я кивнул:

— Похоже, я в нем ошибся.

Горовиц усмехнулся:

— Тебе это впервой, что ли?

— Да, ты прав. Я не очень хорошо разбираюсь в людях.

— Это точно, — согласился он. — Взять хотя бы твою личную жизнь.

— И тут ты прав, — сказал я, — не жизнь, а сплошной бедлам.