вые. Мужчины становятся женщинами, перекрашиваясь во все краски,

и хвастаясь бутафорским огнедышащим бюстом взамен правдиво дыша

щего сердца. Кого тут сегодня можно узнать, когда невинные мальчики

грезят о роковых «мачо», то и дело во всех наших и не наших фильмах,

спектаклях, телекадрах, рекламных роликах и клипах - сладострастно

поддергивающих разъезжающиеся ширинки на полуспущенных штанах.

Кого тут сегодня можно узнать, когда едва сформировавшиеся девочки

мечтают стать «путанами», полагая, что уходящим в бой солдатам надо

бросать не цветы и улыбки, но трусы и лифчики, как знаки национальной

русской эротики.

Нет, память о прекрасных наших артистах достойна подлинного уваже

ния, истинного восхищения нравственной благодарности, светлых вос

поминаний, чудесных легенд с вечного Олимпа, а не пошлых баек сегод

няшнего «рынка», воспитания молодых художников не как идолов мас-

скультуры, но как лидеров великой общественной культуры.

И особенно бережно, быть может, надо говорить об актерах Театра име

ни Вахтангова, о тех, кто составил его ушедшую славу, о тех, кто и сегодня

в разных поколениях творит славу его нынешнюю. Вахтанговский театр -

театр уникальный, театр эксклюзивный, театр, где главное уже не столько

реалистические традиции, сколько ослепительные вспышки самых раз

ных творческих стилей, театр, созвучный времени, но не тому лишь, что

его окружает, а тому, что еще только чудится, только слышится в далеких

социальных перепадах, в шорохе подкрадывающихся катастроф, в фейер

верке грядущих радостей, театр Кассандры, театр «Принцессы Турандот»,

спектакля, так не подходившего вроде бы заботам двадцатых годов, но

навечно попавшего в списки сценической вечности. Как-то не замечено,

что именно над театром Вахтангова пролетает булгаковская Маргарита,

на пути своем из реалий в миф, из жизни обычной в бытие колдовское,

122

ВАХТАНГОВЕЦ

Николай Гриценко

из реалистического образа арбатской жительницы Маргариты Николаев

ны в образ ведьмы Маргариты, рядом с которой навсегда встанет отныне

имя Мастера. Колдовские были в этом театре и есть мастера, превратив

шие и самый простой свой арбатский адрес в сказочную прописку. И од

ним из таких «арбатских» вахтанговских, прибавим к этому еще и опреде

ление «булгаковских» мастеров. Был в этом театре Николай Олимпиевич

Гриценко. Посмотрим на его сценическую жизнь с другой, непривычной

вроде бы стороны. Начнем не с буффонного портрета купца Молокова,

не со знаменитых турандотовских масок, не с «агрессивного идиотизма»

Мамаева из спектакля «На всякого мудреца довольно простоты», не с ху

денького, лохматого авантюриста Ленского из михалковской комедии

«Раки», не с песенно-сказочного комбайнера Казанца из софроновской

«Стряпухи замужем», не с пылкой агитации за большевизм в бабелевской

«Конармии», не с обжигающего романтизма «Олеко Дундича» в однои

менном вахтанговском спектакле.

Начнем не с тех ролей, которые обычно читались гриценковским ам

плуа - развеселого клоуна, мастера яркой сценической гиперболы, острей

шей внешней характерности, ощущения театральности как редкого слома

жизненности, приемов открытого цирка вместо царствования «Станис

лавского» психологизма, постоянного чувства чудаковатости в человеке,

понимания как главного, в спектакле не самого сценического действия,

но как раз внезапных остановок в этом действии - броским раскрытием

тайны, шумной клоунадой, все повергающей во мрак, в смех, еще задол

го до разумных-неразумных, но возможных житейских финалов. Да, все

это было в ролях Гриценко, все это и действительно, его самая разноо

бразная актерская палитра, его собственная творческая школа, его почти

болезненная наблюдательность, его, если так можно сказать, не фанта

стический даже, а «сумасшедший реализм», с отсветами мировой чапли-