Шеф хотел взорваться, но передумал.

— Ладно, — наконец смог выговорить он. — С чего мы начнем? Этот сержант, у которого нет ни одной извилины, поводил нас повсюду! Мы видели бассейн, теннисный корт… бр…

Шериф вытащил из кармана трубку и стал ее сердито покусывать.

— Может быть, начнем сначала, чтобы немного разобраться. Где находится второй труп, который вызвал столько шума?

— По-прежнему в своей комнате, шериф. Сержант укажет вам дорогу.

— Нет! — завопил Лейверс. — Только не он, я уже достаточно насмотрелся на него.

— Тем не менее я уверен, он доставит вас по адресу. — Я кивнул Полнику: — Разве не так, сержант?

— Да, лейтенант, — ответил Полник, то закрывая один глаз, то медленно открывая его.

— Тогда пойдемте, — невольно проговорил Лейверс и сделал два шага по направлению к двери. Затем шеф повернулся и кинул на меня недоверчивый и угрожающий взгляд: — А что вы собираетесь делать в это время?

— Я размышляю, шериф.

— О блондинке?

— О непостоянстве мужчин, — сухо отреагировал я.

Лейверс покачал головой и опрометью направился к выходу.

— Вероятно, Мэрфи был прав, — громко сказал шериф Ханлону. — Он ведет себя как ненормальный.

Чуть позже в дверь постучали и вошел Полник.

— Все там так заняты, что я потихоньку смылся. Подумал, что, может, смогу быть вам полезен.

— Шикарный жест с твоей стороны, — улыбнулся я. — Садись.

— Это… лейтенант… если позволите мне сказать… Вам остается мало времени. Мне не нравится то, что они замышляют против вас. Я все-таки надеялся, что у вас есть версия… Работать вместе с вами… это… — Он тщетно искал подходящее слово, но, так и не найдя его, отказался от поисков. — Это необычно…

— Благодарю за комплимент. Садись и помоги мне ждать.

— Что, они вернутся?

Я покачал головой:

— Еще три минуты, и будет взрыв.

Полник недоверчиво взглянул на меня и отодвинул кресло.

— Неприятно, что ты легавый, — продолжал философствовать я, — поневоле обретаешь дурные привычки. Даешь рутине овладеть собой, и так каждый день в течение долгого ряда бессмысленных лет, и, в конце концов, становишься неспособным думать в одиночестве.

— Все верно, лейтенант, — согласился Полник, отодвигаясь еще на несколько сантиметров.

— Потому что мотив в девяносто девяти случаях из ста один и тот же. Полагаю, что и в сотом он будет таким же. Мы привыкли считать, что во всех преступлениях основная причина — деньги, и продолжаем так думать и в других случаях. Это ошибка. Если бы я понял это раньше, мы, возможно, в данный момент уже похрапывали бы или опорожняли бы стаканчики в приятном месте.

— Вы так думаете, лейтенант?

— Сержант, ты проделал отличную работу, прогуливая шерифа!

— Благодарю, лейтенант. Но мне показалось, что это не доставило ему удовольствия. Кажется, шериф остался недовольным.

— Это у него пройдет, это у него всегда проходит.

Полник забеспокоился:

— Три минуты уже прошли, лейтенант.

Я посмотрел на часы.

— Осталось еще около сорока секунд.

— И что мы тогда будем делать?

— Полюбуйся пейзажем.

Полник не смог скрыть любопытства:

— Да, но вы им не любуетесь, вы чего-то ждете.

— Да… я жду грома небесной трубы, призывающей к судному часу.

— Да, конечно…

Спинка кресла сержанта уперлась в стенку напротив меня.

— Я понимаю… Вы ожидаете чего-то связанного с делом, и…

Детонация была довольно внушительной, прогремело даже в кабинете.

— Ну вот! — обратился я к Полнику. — Вот и призыв к последнему суду!

Я первым выбежал в коридор и ворвался в комнату. Полник наступал мне на пятки. Отовсюду слышался топот ног, сливающийся у входа в комнату в общий шум. Я даже пожалел, что тут не было Мэрфи: было бы кому позаботиться о третьем трупе.

Тут я услышал нежный голосок, напевающий:

— Спи, малютка, спи спокойно…

Я сразу же замер и посмотрел вокруг. Дыхание Полника за моей спиной напоминало работу кузнечного молота.

Мисс Томплинсон стояла на коленях, держа в объятиях Августа Дикса, и нежно покачивала его.

Мистер Дикс не протестовал, так как в его левом виске красовалась дыра со следами пороха, а правая рука, безжизненно свисающая вниз, все еще держала пистолет.

Мисс Томплинсон посмотрела на меня испепеляющим взглядом, с ужасной гримасой, обнажавшей ее зубы. Затем она продолжила свою песню, еще сильнее прижимая к себе голову, которой теперь все было безразлично.