— Эк ты, когда вас много, осмелел-то, — невероятно гадко ухмыльнулся Гришевич.

— Вообще говоря, просто переплести можно, — вынес вердикт Драмин, пропустивший, кажется, всё сказанное мимо ушей. — Тут не всё прокрасилось, могу показать. Правда, мороки много…

— А бери мою? — предложил вдруг За’Бэй. — Ну, косу мою? Если и правда, как, э-э-э, Коля говорит, твою отрезать, можно заменить. Подтемнить, никто и не отличит.

Коса его косой не была — была длинным хвостом, перетянутым всех цветов радуги нитками, но турко-греческие волосы и впрямь можно было принять за таврские, разве что вились не так мелко.

— А как же бесчестие? — не удержался от яда Валов.

— Слушайте, господа, да не надо ничего делать! — подал вдруг голос из своего угла молчавший доселе Сандрий, тоже вскочил и немедленно смутился всеобщего внимания. — Мы, по-моему, тут совсем запутались. Какова, собственно, наша техническая задача? — Хикеракли и Гришевич синхронно открыли рты, перебив друг друга, и Сандрию пришлось пояснить: — Просто, понимаете, одно дело — если нам нужно как-то… с бесчестием… совесть, что ли, очистить. Тут я не очень… Или перед нами задача практическая?

— Практичнее некуда, — вперился в него Гришевич. — Отношения между Плетью и косой — это отношения между Плетью и косой. Но есть ещё отношения между косой и общиной.

— То есть нужно, чтобы они не знали? — кивнул Сандрий. — Ну так это ведь просто, надо Плети в общине не показываться.

— А где ему показываться, mon petit? В общежитии долго не просидишь, тут проверяют. Ты его к себе возьмёшь? Или ты? — зло кивнул он на Валова. — Или ему при вокзале спать?

— А я могу, — с обезоруживающей задумчивостью поднял глаза Сандрий. — Не к себе, конечно, и не насовсем, но если дело только в том, чтобы пару месяцев где-то пожить… За месяц, ну за пару краска смоется, они же не травили предварительно, так? Значит, ждать недолго. — Он умолк, напряжённо что-то соображая, и не сразу заметил, что повисла тишина.

— Говори, — коротко велел Гришевич.

— А? Да, я могу найти жильё. Без особенных удобств, зато, пожалуй, во всех прочих смыслах подходящее… А впрочем, удобства ведь не в приоритете? Вот смотрите. Старший брат мой — аспирант, в Штейгеля преподаёт и учится. А в Штейгеля, конечно, не только семинары и лекции, там и наука есть. Хотя как наука — прикладная… Обращаются, в общем, пациенты с разными сложными случаями. Ну, это я говорю «сложными», а имеются в виду часто всякие неприятные болезни. Такие, в которых признаваться нехорошо. Подобных пациентов, конечно, в аудитории не покажешь, в лазарет не положишь, это дело деликатное. И по этому поводу есть у Штейгеля несколько постоянных квартир в Людском. На случай как раз таких пациентов — платят они, сами понимаете, хорошо, так что квартирам часто позволяют простаивать.

— Денег надо много, — всё так же коротко заключил Гришевич.

Валов злорадно хмыкнул: много ему, значит? Неужто со студентов Академии столько не набрал? Хотя, с другой-то стороны, жильё в Петерберге — тесном, закрытом, ограниченном в застройке кольцом казарм — стоило в самом деле денег запредельных. Здесь же Порт, торговый узел, иностранные и иногородние гости толпятся — вот на них цены и рассчитаны.

— Да, много… Хотя нет, тут же можно по-другому! Точно! Я об этом думал раньше на такой вот случай, только для себя. Если сбежать захочу, — смущённо пояснил Сандрий. — Мне к концу года нужно сдать отчётный студенческий проект. На младшем курсе проекты обычно без изысков, особенных вложений не подразумевают, но никто не запрещает ведь инициативу проявить и выдумать нечто посерьёзнее… А поскольку мой брат в Штейгеля преподаёт, я могу под свой проект добыть такую квартиру на пару месяцев бесплатно, мне не откажут. Неприятно, конечно, но выполнимо.

— И что ты сдашь им в качестве проекта, косу бирюзовую? — возмутился Валов. Одно дело — сочинять тавру пути избавления, ладно, но самому за него подставляться — это уж чересчур!

— А сдавать ничего не надо, это же наука! — просиял Сандрий. — Там отличная схема, её прямо и тянет поэксплуатировать. Мне ведь квартиру не до конца учебного года надо, на самом-то деле, верно? А возьму я её якобы до конца, на пять месяцев. Бесплатно, ради науки. Но через пару месяцев приду и скажу: так и так, проект мой не удался. Ну сочиню какую-нибудь отписку. Это нормально, от меня всё равно ничего особого не ожидают. Сочтут, что решил кумовством наверх вылезти — ну и не справился. Вот. Правда, тут уж я должен буду за эти два месяца Штейгелю финансы возместить — за то, что квартиру впустую занял, — но возместить не все, а только двадцать процентов. Я ведь бедный студент! Был бы проект, мне бы ещё премия сверх того полагалась, а без проекта всё равно карманы не выворачивают, если им документацию предоставить по форме. То есть если по форме — это тридцать процентов, но можно и до двадцати сбить, сочинив себе дополнительные затраты на оборудование, допустим, помещения. Даже интересно, купятся ли… Ну ведь грех такой схемой не повертеть! — Увлекшись объяснениями, Сандрий шагал по комнате и активно жестикулировал, но теперь остановился прямо перед Гришевичем и развёл руками: — Правда, двадцать процентов от пары месяцев всё равно платить придётся.

— Это сколько? — прищурился тот.

— Грифонов восемьсот.

Гришевич с ухмылкой кивнул.

— Теперь я знаю, сколько мне маляры наши красильщики должны.

Зачарованно созерцавший всю эту сцену Хикеракли встрепенулся и рассмеялся в голос.

— Слушай, Сашка, а ты не промах! Я знал, с того момента, как глаз на тебя положил, знал! Ха! — Он подошёл к Сандрию и заглянул ему в лицо с искренним восхищением. — Думаешь, я тебя за дельное предложение хвалю? Ан нет, я тебя за другое хвалю. Ты всё плакал, горевал всё, что сердце к медицине не лежит. Но есть в тебе душа, есть, только на другое повёрнута! Ты ведь всё это не из желания руку, как говорится, помощи протянуть, не из страха там или ещё чего. Ты это, Сашка, от любви к деньгам — а вернее, от любви деньгами ворочать! Видишь, есть она, есть любовь. Мальчик Придлев любит прибыль!

— Я у тебя каким-то торгашом получаюсь, — без обиды укорил его Сандрий.

— Не-е-ет, — тряхнул курчавой головой Хикеракли, — торгаш — это он, — ткнул пальцем в Гришевича. — Он деньги любит — твёрдую, как говорится, деньгу. А ты — ты-то говорил про финансы. И это, Придлев мой Приблев, две большие разницы!

Валов бы на такое хамство наверняка обиделся, а Сандрий как-то задумчиво улыбнулся. С того тёплого октябрьского денька, когда все они перезнакомились, он не очень скрывал, что терзается своей печальной неспособностью полюбить медицину. Как ни бился, кости да мышцы заставляли его скучать, а разум легко умудрялся найти новую отговорку, чтобы только не учить химию. И теперь он, кажется, воспринял дурачества Хикеракли всерьёз. Куда только не заведёт человека потребность в самоидентификации!