Гныщевич смотрел на него заворожённо. Всё это звучало сладко и складно, он и сам бы лучше не придумал. Если завод действительно столь же метелинский, как и его папаши, то папаша и выгнать оттуда Гныщевича не сумеет. По крайней мере, малой кровью.

Сладко, складно — и неправдоподобно. Invraisemblable. Гныщевич слышал, что граф Набедренных, приятель За’Бэя, в своём юном возрасте владеет всеми петербержскими верфями, и ума не мог приложить как. «Хорошие управляющие от родителей остались», — пожимал плечами За’Бэй.

И, уж конечно, Гныщевич думал, что когда-нибудь ему следует начать своё дело. Но думал он больше о кабаке, как ни противно это, или, может, о лавочке, где потоково обирали бы европейцев. Верфи и заводы не были даже мечтой. Чего ради попусту грезить о недостижимом? Даже если курочка переучится на початки, о жареных барашках ей мечтать смысла нет.

Но Метелин говорил сладко, складно и обдуманно, а от водки не горячился, как обычно. Держался он уверенно и решительно. Явился предложить целый завод. Просто так, ни за что. За дружбу, quelle absurdit'e.

— Ты не шутишь, — изумлённо выговорил Гныщевич. Метелин очень серьёзно кивнул.

— Это ответственность, но о ней-то ты и грезил, верно? Ответственность. Деньги. Вес и значимость, выйти в люди. Сейчас завод полумёртв — выпускает кое-какие корабельные детали, которые Набедренных выкупает за гроши, поскольку он монополист и больше такой продукт в Петерберге сбывать некому, а везти куда-то — слишком дорого при нынешней производительности. А я хочу, чтобы дела завода пошли в гору, и поскорее. У меня есть мысль относительно…

— Зачем? — перебил его Гныщевич. — Только не надо мне петь, что тебя казармы Охраны Петерберга перевоспитали. Тогда ты мне врал. Теперь не врёшь. Всерьёз решил взяться за ум?

— Всерьёз. Только это не так называется. Видел когда-нибудь автомобиль?

— У графа Набедренных вроде есть.

— Есть, но он на нём не катается. А в Старожлебинске, говорят, автомобилей почти столько же, сколько повозок. И вот что мне пришло в голову: я могу выкупить у них патент. Почему не переоборудовать завод под выпуск автомобилей? Для аристократии в первую очередь. Коней держать тем, кто не связан с Охраной Петерберга, фактически запрещают. Мне кажется, ты сумел бы убедить публику в том, что ей стоит перейти на механический транспорт.

— Я далеко не инженер, но, selon moi, детали кораблей сильно отличаются от автомобилей.

— Я тоже, но готов вложиться в реорганизацию. Можно продать мануфактуры.

— Автомобили для богатых… да у нас на них и разъезжать негде, — задумался Гныщевич. — D'autre part, и неважно. Это элемент статусный, как ювелирный кинжал или вот это, — указал он на развешанные по стенам забэевские маски. — Мысль интересная.

Метелин выдохнул с заметным облегчением, будто он не предлагал Гныщевичу завод, а просил у него взаймы. Даже улыбнулся почти смущённо:

— Я не был уверен в своих фантазиях. Ты лучше моего разбираешься в людях — славно, что тебе нравится. Предложил бы за это выпить, да ты не пьёшь.

— Чокнемся умозрительно, — Гныщевич приподнял пальцем шляпу. — Вот что, дай-ка я тебе тоже одно дело просто и понятно объясню. Мы с тобой в последний раз беседовали не слишком дружески, а потом разошлись. Щедроты твои любому бы в такой ситуации показались подозрительными. И раз уж ты, Метелин, в людях не разбираешься, говорю: если ты всё это надумал с какой-то дурной целью, то не потянешь. Я умней.

— С какой дурной целью?

— До тавров, например, через меня добраться.

— На кой мне тавры? — раздражённо нахмурился Метелин и стал больше похож на себя. Гныщевич ещё раз его осмотрел. Идеально выглаженная рубаха, серебряные запонки, волосы перевязаны бархатной лентой, вымыты и накручены — в самом деле, отпрыск настоящей аристократической фамилии. И истеричность его подспудная куда-то спряталась. Спряталась, да не ушла, в этом Гныщевич был абсолютно уверен. Не уходит за пару месяцев такая hyst'erie.

— А тебя, графьё, не смущает приглашать в управляющие портового малолетку? Что в свете-то скажут? А на самом заводе?

— Я хозяин, — вздёрнул подбородок Метелин. — Скажут то, что будет велено говорить.

— Ты хозяин… — Гныщевич скинул ноги со стола и наклонился вперёд. — Ты, хозяин, так мне и не объяснил, с чего вдруг хозяйствовать надумал.

Метелин молчал, но глаз не отводил.

— Скажу. Значит, выпуск автомобилей ты одобряешь? Тогда я на днях же напишу в Старожлебинск о патентах, а то и лично поеду. С правами на технологии много мороки, но это как раз не твоя печаль, — он побарабанил пальцами по стакану. — Правда, тут возникает ещё вот какая трудность: прежних инженеров лучше бы с завода гнать долой, всех одним махом, а главное — гнать отцовских счетоводов и прочих бюрократов, оставлять только простых рабочих. Но где взять новых, и скоро, я пока не знаю. Из Старожлебинска везти? Тоже небыстрое дело, кто ж согласится за день с насиженного места срываться. А быстро надо потому, что скоро лето — самое время для реорганизации, тебе же самому удобнее будет.