— Господин Солось'e, вас не затруднит передать несколько слов человеку, с коим вы, по всей видимости, состоите в приятельских отношениях?

— С превеликим удовольствием, господин префект.

— Вы ведь догадываетесь, сколь удручающе положение, сложившееся в связи с пропусками занятий графом Метелиным?

Жорж опять едва не призвал на помощь кружевную манжету.

— Вы префект, господин префект, а я рядовой студент. Велика ли цена моим догадкам? — ответил он, чтобы ответить хоть что-нибудь.

— Рядовой студент, обратившийся в секретариат за списком отчётных тем теперь, а не накануне экзаменационной недели, — доверительно придвинулся префект курса. — Это ли не основание счесть вас разумным человеком?

— Благодарю, — не стал отнекиваться разумный человек Жорж.

— Позвольте выражаться без обиняков, господин Солосье. К несчастью, граф Метелин достаточно… заметная фигура, чтобы каждому было известно, что он посещает Академию, но не посещает занятия в Академии. Случись разбирательство, ему не удастся оправдать себя болезнью или отъездом.

Теперь Жорж поискал поддержки у витражных стёкол, окрашивающих просторный коридор Академии в немыслимо живописные для учебного заведения тона.

Если стёкла и поддерживали, то молча. Пришлось выкручиваться самому:

— Мне чрезвычайно льстит ваша прямота, но я не менее чрезвычайно сомневаюсь в своей возможности положительно повлиять на частоту посещения графом Метелиным занятий.

— А отрицательно? — испытующе глянул префект курса на Жоржа.

— Смотря что вы имеете в виду.

— Оправдание болезнью или отъездом. Которое, как вы понимаете, требует полного отсутствия потенциального оправдывающегося в стенах Академии. В стенах Академии и в её окрестностях.

Жорж окинул префекта курса вмиг посвежевшим взглядом. Префект курса будто бы даже испытал неловкость.

— Мне кажется, я постиг ход вашей мысли.

— В таком случае не смею более злоупотреблять вашим временем. И всецело уповаю на вашу близость к графу Метелину.

«Её-то мы и не обсудили», — пробормотал Жорж, стоило префекту отойти на приличествующее число шагов.

Строгий, подтянутый, на все пуговицы застёгнутый префект курса нашёл изящное решение некой не обозначенной вслух проблемы Академии, но упустил досадную мелочь: никакой близости к графу Метелину у Жоржа теперь не было.

Наверное, не было. Особенного желания удостовериться Жорж в себе не обнаружил, сколь ни льстила ему префектова прямота.

Они с графом Метелиным («графом», пффф!) в самом деле держались по первости вместе, но их сиятельству, видите ли, быстро наскучила учёба, и оное сиятельство изволило тогда уйти в загул — настоящий, не в стенах Академии и не на близлежащих территориях. И Жоржу не пристало казниться перед ним за заведение новых знакомств!

Ничего нет в новых знакомствах предосудительного, когда старые простучали сапогами по мостовой в противоположном направлении. Жорж не лакей, чтобы безропотно ожидать смены ветра в хозяйской голове.

Он ведь от души надеялся, что Метелин (к лешему «графа») разделит новые знакомства, когда вновь объявится в Академии. Откуда ему было знать, сколь беспочвенны эти надежды!

Витражные стёкла налились совсем уж отчаянным солнцем, и Жорж бесцельно подставил кружевную манжету под особенно изумрудную струю света. Повертел запястьем, сосредоточился на переливах — а ну как спугнёт бестолковые думы. Его ждут, а это значит, не время для терзаний.

Только как же не время, если самое время и есть?

Если аж префект курса отводит Жоржа в дальний, прохудившимися скамьями заполненный коридор и выдаёт деликатное поручение? Если аж префект курса — строгий и подтянутый, на все пуговицы застёгнутый — решился предлагать не по уставу положенные санкции, а пойти иной дорогой?

«Нашёл на свою голову дружка», — посмеивался ещё с год назад батюшка, да только с год назад Жоржу резона не было о батюшкином чутье печалиться. Он Метелина «нашёл на свою голову» потому как раз, что тот надумал к батюшке пожаловать, верно посчитал: куда ж ещё за револьвером податься? Известно, впрочем, куда: в Охрану Петерберга или в Порт, но это всё сплошь сороковые государства, сорок четвёртые хозяйства — сказочные, одним словом, земли. То ли дело юному графскому сыну к известному ювелиру завернуть, подарок благородному отцу спросить — с ручной гравировкой, с серебряной инкрустацией. Известный ювелир, глядишь, сам оружейного мастера и найдёт, а что за гравировки-инкрустации выйдет переплата, так то для графского сына не беда.

Ход ловкий, но батюшку таким не проведёшь. Батюшка о таких ходах Жоржу с колыбели рассказывал — ещё в Европах навидался. Поэтому Жорж Метелина мигом раскусил — так уж вышло, что встречал гостя он, а не батюшка. От скуки прикинулся подмастерьем (делал так время от времени, чужие-то не разберут), выслушал заказ, покивал. Со всем тщанием играя в народный говор, поинтересовался: мол, ваше сиятельство, а пыхать-то с этого револьверу научены? Метелин пустился в сбивчивые оправдания: так, мол, и не ему, такой, мол, подарок, ему-то, мол, и не полагается. Жорж только посмеивался в батюшкиной манере.