Официально Казарскому вменялось в обязанность организовать отправку эскадры к Босфору. Но это была лишь официальная часть задачи, кроме нее существовала еще и куда более важная — неофициальная. Бывшему командиру брига «Меркурий» Николаем I было велено: произвести доскональную проверку всех тыловых контор Черноморского флота, разобраться с коррупцией в руководстве флота и на частных верфях, вскрыть механизмы хищения денег при торговле хлебом в портах, то есть разворошить местное воровское гнездо. Эпоха Грейга подходила к своему бесславному концу, и император желал навести, в конце концов, законный порядок на Черном море.

Прибыв в Николаев, Казарский встретился с Лазаревым и получил от него конкретные указания по организации погрузки на корабли экспедиционной эскадры десантных войск и припасов. Уже 13 марта 1833 года Казарский доносил в Главный морской штаб: «…При перевозке с берега войск и тяжестей не произошло ни малейшей потери, хотя корабли стояли в открытом море верстах в 3,5 от берега и не употреблено других гребных судов, кроме принадлежащих Черноморской эскадре». С возложенной на него задачей капитан 1-го ранга Казарский справился блестяще. Николай I мог быть доволен своим флигель-адъютантом. Но можно только представить, какую ненависть вызвала деятельность нашего героя у местной камарильи!

Из записок современника: «С приездом Лазарева все ожило, все почувствовало железную руку, способную не гладить, а поддерживать и направлять. Для Лазарева действительно не существовало других интересов, кроме интересов моря: в них сосредоточивалось его честолюбие, его надежды, помыслы, весь смысл его жизни. Как ученый, забывающий весь мир ради служения науке, Лазарев забывал все окружающее ради служения морскому делу. Опыт сорокачетырехлетней труженической жизни, обширный запас разносторонних сведений слились в его уме в одно представление. Он не хотел, а может быть, по свойству природы, и не мог, разбрасываться; он слишком страстно любил родное дело, чтобы лишить его хотя бы какой-либо из своих способностей, и если впоследствии, вечно недовольный результатами, он наивно не понимал, за что ценили так высоко его деятельность, то, конечно, он был так же искренен в своей наивности, как добрый семьянин, не способный понять похвалу за любовь к собственному семейству. Но еще не сразу довелось Лазареву стать в положение самостоятельного начальника В Петербурге не хотели огорчить старика Грейга отставкою, а характер Лазарева чуждый интриги, не домогался ускорить неизбежную развязку. Между тем в это самое время требовалась существенная услуга Черноморского флота Ослабленная войною 1828–1829 годов, Турция находилась в критическом положении. Восстание египетского паши Мегмет-Али и быстрые успехи его армии, уже грозившей Константинополю, побудили императора Николая Павловича к решительному поступку. Справедливо рассуждая, что для России гораздо выгоднее иметь слабого соседа, владеющего проливами, чем соседа сильного, предприимчивого, государь прибегнул к своеобразному способу положить предел успехам мятежника. С этой целью он избрал генерал-лейтенанта Н.Н. Муравьева, который должен был отправиться в Александрию с выражением императорской воли прекратить неприязненные действия, грозя в противном случае вооруженною поддержкою Турции. Черноморскому флоту приказано было изготовиться для отправления в Босфор по первому требованию».

Что касается Казарского, то по прибытии на Черноморский флот он первым делом оказал помощь генералу Муравьему, до той поры мало знакомому с военно-морским делом. А помощь потребовалась, и немалая. Для поездки Муравьева в Константинополь был выделен фрегат «Штандарт». Вот в каком состоянии находился фрегат, по воспоминаниям Муравьева: «Фрегат наш дурно держался против ветра, который усилился до такой степени, что мы ничего не могли выиграть лавированием. Сделалась сильная буря, продолжавшаяся постоянно трое суток. Три главных паруса изорвало пополам; судно же раскачало до такой степени, что оказалась течь; гнилое дерево старого фрегата подалось под болтами, прикрепленными к русленям, при коих держались ванты бизань-мачты; винты ослабли, и мачта грозила падением; руль перестал действовать, что отнесли тогда к сильному волнению. Команда, мало приобвыкшая к своему делу, до крайности утомилась, так что люди однажды отказались было идти на марс для работ. Капитан судна Щербачев, хотя и не переставал быть деятельным, но не умел распоряжаться».

Приведением в порядок фрегата «Штандарт» Казарский занимался, впрочем, между делом — хватало других, куда более важных забот.

20 февраля 1833 года 4 линкора, 3 фрегата, корвет и бриг под командованием М.П. Лазарева покинули Севастополь и 26 февраля стали на якорь в Буюк-дере у Константинополя. Султан под давлением европейских держав предложил контр-адмиралу Лазареву покинуть Босфор. Но Лазарев был Лазарев, и отступать он не привык! Лазарев отказался удалиться, сославшись на противный ветер, и даже когда ветер переменился, не тронулся с места. К тому же этим смелым решением он показал черноморцам, что способен взять на себя ответственность в самых критических ситуациях. На Черном море от таких смелых действий адмиралов давно отвыкли, и поступок Лазарева был оценен всеми по достоинству. Авторитет балтийского адмирала сразу сильно вырос.

Вскоре египетская армия начала новое наступление, и теперь уже сам султан обратился к России с просьбой оставить эскадру Лазарева и прислать русские войска. В начале 1833 года из Севастополя в Турцию прибыли еще две эскадры под командованием контр-адмиралов Кумани и Стожевского с 14-тысячным десантом, поступившие под начало Лазарева Одновременно 20-тысячный корпус командующего Дунайской армией генерала Киселева получил приказ двигаться к Дунаю.

Дальше — больше. Во время всего долгого стояния эскадры в Босфоре Лазарев неустанно занимался наведением должного порядка на эскадре, обучением офицеров и команд, ремонтом кораблей и судов. Энергичный адмирал не давал покоя ни себе, ни другим. В дела большой политики он особенно не вникал, справедливо полагая, что разберутся и без него. Его же дело — навести порядок на флоте. В Николаеве, получая сведения о тех преобразованиях, которыми занимается Лазарев в Константинополе, нервничали, понимая, что «балтиец» уже вбивает первый гвоздь в гроб их всевластия. Интригуя, Грейг пытался настроить против Лазарева генерала Муравьева. В какой-то мере ему удалось вбить клин в отношениях между генералом и контр-адмиралом. Муравьев с подачи Грейга стал относиться к Лазареву осторожно и с определенным предубеждением. В своих «Записках» генерал писал: «Лазарев сделался известным после Наваринского сражения, где он, командуя адмиральским кораблем “Азов”, отличался деятельностью и храбростью. Он имел достаточное образование для морского офицера, был довольно начитан по части морского дела, путешествовал; но в занятиях своих до того времени едва ли выходил из границ звания командира корабля; еще недолгое время был начальником штаба Черноморского флота, не обнял вполне новой обязанности своей и был взыскателен только по наружному отправлению службы. Он чуждался всяких сношений с турками, потому что обращение их казалось ему дико, и что необычайность такого рода сношений не соответствовала тем служебным занятиям, к коим он издавна привык. Пребывая в Босфоре, он много заботился об устроении судов, состоявших под его начальством; но затем не хотел или не умел вникнуть в обстоятельства того времени, а потому и устранял от себя все распоряжения, выходившие из круга его прямых обязанностей как командира эскадры».

Весьма странно читать упреки в адрес адмирала, который денно и нощно занимается приведением эскадры в боеготовое состояние. Но простим Муравьеву его заблуждения — генерал (кстати, с большим масонским прошлым!) не был моряком, да к тому же верил наветам Грейга.

Итак, Лазарев с эскадрой на Босфоре. Между тем события на Черноморском флоте развиваются своим чередом. В конце июля 1833 года морской министр выслал Грейгу проект о переводе всех черноморских управлений в Севастополь, ближе к кораблям, тле «главный командир и прочие лица не могут обращать своего внимания лично на действия в Севастополе».

Грейг, конечно же, был категорически против. Ответ его достоин цитирования. В нем много слов, но мало смысла и нет никаких доказательств: «…Он (проект. — В.Ш.) оказался не заслуживающим ни малейшего внимания, как потому, что составлен единственно из побуждений, более или менее маловажных, даже ничтожных; причин, основанных на ошибочных соображениях сочинителя, с вредом государству сопряженных, коих ожидать надлежало бы с приведением в исполнение помянутого предположения, если бы сие и возможно было. А потому проект этот в существе своем ничего не обещает, кроме величайших и невознаградимых пожертвований многолетними издержками и попечениями правительства, разорения одного из лучших городов в Новороссийском крае с большой частью его жителей, необычайных и даже отличительных для казны расходов на возведение того в Севастополе, что в Николаеве уже существует, на тот только конец, дабы в будущем навсегда увеличить государственный расход и что всего важнее подвергнуть опасности разорения господствующий пост на Черном море…»