Юрий Петрович недовольно поморщился:

– По-моему, все это неразумно. Ну скажите, в качестве кого я буду там, как вы выражаетесь, толкаться?

– О, это я уже обдумала! – успокоила его Вика. – Вы туда поедете на своем “Москвиче”, припаркуетесь возле нужного подъезда и будете якобы копаться в моторе. Должно получиться убедительно: в таких развалюхах, как ваша, обычно капаются часами. Согласны?

Юрий Петрович вскинул руку с часами:

– Господи, я давно опаздываю! Похоже, выбора у меня нет? Ладно, пусть будет по-вашему.

Он еще раз с недоумением посмотрел на Вику:

– Вы все же очень странная. Просто удивительная женщина!

– О вас ничего подобного я, к сожалению, сказать не могу. Если вы меня чем и удивляете, так это своей бестолковостью. Бегите же на свою лекцию, да смотрите, не задерживайтесь слишком. У меня куча дел помимо ваших, – напутствовала его Вика и повернулась к Антону, который все это время простоял в кустах. Оттуда он разглядывал папу и белокурую тетю и пытался уловить, о чем таком интересном они говорят.

– Антон, за мной! – скомандовала Вика. Антон послушно ринулся к ней напрямик сквозь кусты, неистово треща ветками и прижимая к груди пакет из-под чипсов. Вика отметила, что сын, как и отец, не отличается особой сообразительностью. По дороге Вика изъяла Анютку из квартиры Шемшуриных и объяснила, что один мальчик побудет у них немного. Тощенькая Анютка, на целую голову выше и на целый год старше Антона, посмотрела на того очень свысока.

– Срочно ужинать! Антон проголодался, – весело объявила дома Вика. – Хочешь кушать, Антон?

Антон кивнул, Анютка насмешливо фыркнула.

– Котлетку будешь?

– Нет. Я не люблю котлет, – заявил голодный Антон.

– Хорошо, а гречневую кашу?

– Кашу тоже совсем не люблю.

– У нас есть суп. Очень вкусный, с курочкой. Хочешь, я тебе ножку положу?

Антон снова был непреклонен.

– А творожок со сметаной? Чудесный творожок, от которого так хорошо растут дети?

– Творожок тоже не люблю. И запеканку. И борщ.

– А морковку тертую? – от себя вставила Анютка. Она видела, что Вика растерялась, и пришла на помощь. Тертую морковку горячо пропагандировала бабушка Шемшуриных.

– Не надо морковку! Я ее не люблю.

Вика в отчаянии всплеснула руками:

– Что же мне делать? Что ты будешь есть? Хоть что-нибудь ты любишь?

Антон серьезно напряг щеки и сказал:

– Я люблю макароны. И еще чипсы. И газированную воду “Пепси”. И все!

Анютка снова фыркнула, а Вика отправилась ставить на огонь кастрюлю с водой, чтобы варить макароны. Вкусы ребенка странные, но зато накормить его несложно. Будут ему макароны! Настроение у Вики заметно улучшилось. Идея выставить дозорного Гузынина у киллерского подъезда показалась ей блестящей. Только бы убедиться, что седьмая квартира и есть бандитское логово. Все тогда станет не место, и прощайте, неотступные страхи и портрет Чарли Чаплина! Хорошо было бы, конечно, самой Вике поболтаться у нужного подъезда, понаблюдать (Гузынин такой бестолковый!), но она там уже засветилась. Ее наверняка запомнила старушка с пуделем, да и черный человек мог приметить блондинку на скамье под тополем. Нет, как ни хочется, а больше туда возвращаться нельзя!

Зато пришлось возвращаться на следующее утро в “Грунд”. Там у Вики сразу начались мелкие неприятности. Подозрительный Гусаров удивился, почему поломка батареи вызвала такое радикальное изменение цвета Викиных волос. Да и сам цвет не понравился крайне. Клавдия Сидорова заманила Вику в свой кабинет и объявила, что предельно выбеленные волосы – это неприкрытый сексуальный вызов, недопустимый в деловой обстановке. Да и вообще частая смена внешнего облика дезориентирует и угнетает психику как сослуживцев, так и клиентов. Вика должна была поклясться, положив руку на стопку брошюр Смоковника, что впредь ничего над собой не учинит без предварительных консультаций с Клавдией. Сама Клавдия держалась строго, но благожелательно и в своем светлом, неопределимого цвета деловом костюме напоминала нераспустившийся бутон чайной розы. “Неужели ей вправду семьдесят восемь?” – думала Вика, разглядывая ее нежное молодое лицо. С одной стороны, в глазах Клавдии оставалось уже больше мутноватой воды, чем голубизны, а ухоженные руки наглядно выказывали всю причудливую сложность анатомического строения. Но с другой стороны, ее стан был тонок и неопределенно, бесплотно строен, зубы великолепны, волосы густы и тихо золотисты.

– Что, сильно тебя мумия долбила? – с участием спросила Елена Ивановна Вику, когда они позже расположились в курилке под трубой.

– Как обычно. Только впредь краситься в блонд не разрешила.

– Вот гнида, – возмутилась, дыша дымом, Елена Ивановна. – А если тебе надоело носить на голове свои серенькие сиротские волосенки? Нет, ты правильно сделала, что обесцветилась. Стала кукла куклой! Ведь это закон Ньютона: на блондинку (крашенную, конечно; природные белобрысенькие обычно ни рыба, ни мясо) мужики падают с разбегу!

Для наглядности она взъерошила свою собственную беломочальную шевелюру, хотя Вике не был известен ни один мужик, на нее павший. Елена Ивановна, правда, глухо упоминала о каких-то мерзавцах, то бросавших ее в положении, то кидавших в бизнесе, то стянувших у нее кошелек в аптеке. Или все это был один и тот же мерзавец?

– Мужик глуп, как дерево, – обобщила Елена Ивановна. – Ему подавай, что попроще и поярче.

Ты покрасилась в масть. Теперь и он от тебя не уйдет!

– Кто не уйдет? – переспросила Вика, мучительно вспомнив Пашку и ощущая, что ее уши и щеки постыдно горят. Но откуда Елена Ивановна все узнала? Не ведьма же она в самом деле?