Шрифт:
Так и записано в Хрониках царя Давида, и остались в них обе истории.
6
Дома Эсфирь поставила передо мной хлеб, сыр и кусок холодной баранины. Я спросил ее, был ли день приятным, не мучили ли ее боли в груди и одышка. Она улыбнулась и отвечала, что не так это и важно, но вот не тяготится ли чем-то моя душа, не хочется ли мне выговориться?
А ведь я ни словом, ни жестом не выдал, что на душе у меня действительно неспокойно. Эсфирь обладала способностью читать по моему лицу, словно перед ней была глиняная табличка. И тогда я сказал:
— Пусть вынесут в сад подушки, и теплый плед, и еще лампу, мне хочется посидеть с Эсфирью под оливой.
Мы пошли в сад, я уложил Эсфирь на подушки, укрыл ее пледом, и держали мы друг друга за руки.
Немного погодя я сказал:
— Город этот, Иерусалим, подобен проклятию. Говорят, он построен на камне, но все здесь зыбко и неверно. И человек здесь человеку — волк.
— Я думаю о том времени, когда меня не станет, — промолвила Эсфирь. — Что будет с тобой, Эфан?
— Эсфирь, любимая моя, — я попытался улыбнуться, — ты переживешь всех нас.
Она легонько стукнула меня по ладони, словно я был ребенком. Мне бросились в глаза беловатые края радужной оболочки ее глаз; раньше этого не было, и поэтому я встревожился. Как тихо лежала она предо мной! Наконец Эсфирь сказала:
— Я не хочу уходить, Эфан. Как и любой другой человек, я боюсь Шеола. Я буду заставлять свое сердце биться, пока у меня хватит сил…
Шелестели листья оливы, мерцал светильник. Я склонился над Эсфирью и поцеловал ее.
— Это не город тебя мучит, Эфан, супруг мой, — продолжала она. — Город построен из камня и не может быть ни добрым, ни злым.
И тогда рассказал я ей о различных видах правды, о мнениях членов комиссии и о решениях, что были приняты.
— Здесь существуют разные партии, а внутри них — свои партии, и сама комиссия тоже расколота. Я же подобен птице во время великого потопа, которая не знает, куда приземлиться.
Эсфирь посмотрела на меня.
— Многие годы, — сказала она, — ГОсподь Яхве оберегал нас, он даровал нам небольшие, но постоянные доходы от твоих литературных трудов и вложений в земельные участки; при этом мы всегда следовали заповедям ГОспода, а он справедлив и не оттолкнет тех, кто идет его путями.
— ГОсподь, — промолвил я, — видать, посоветовал Ванее, сыну Иодая, задержать меня после заседания. Ванея положил мне руку на плечо, словно я его лучший друг, и поведал, что в его распоряжении находятся записи Авенира, сына Нира, стоявшего во времена царя Саула над войском. Они якобы были обнаружены при поиске в архивах доказательств великого поединка Давида с Голиафом. Он пошлет их мне, а я должен сообщить ему, что я об этих записях думаю.
— А может, Ванея ценит твою ученость и потому хочет знать твое мнение? — спросила Эсфирь.
— Ванея ценит ученые знания и чужое мнение только тогда, когда они могут послужить его целям. — Прежде чем успел я сказать это Эсфири, у дверей послышался сильный шум. Я встал, чтобы пройти туда, но Шем и Шелеф опередили меня и возвратились с офицером-хелефеем и солдатами, которые втащили в дом мешок с глиняными табличками.
Да дарует Яхве властелину моему прожить это время года в добрейшем здравии. Относительно Давида, сына Иессея, из Вифлеема поступил я по твоему повелению. Я распорядился о дознании и назначил Доика-идумеянина быть главным. Далее отрядил я для этого дела двух моих лучших людей — Шупима и Хупима, левитов, которые состоят в дружеских отношениях со священниками как из храма Самуила в Раме, так и из храма в Номве. Доик отправился в Вифлеем, дабы провести расспросы среди населения. Он сообщает, что Давид, сын Иессея, до одиннадцати лет пас овец, потом в деревне его не видели до тех пор, пока не вернулся он назад в шестнадцать лет и снова стал пасти овец отца своего. Кое-кто в Вифлееме утверждает, что был он увезен неким странником в Египет, как случилось это с Иосифом, которому отец его Яков подарил пестрые одежды. Другие же считают, что Давид это время жил у жрецов в Номве. От самого Давида никто об этом ничего не слышал; он играл на арфе и пел свои песни, а еще искал и приводил отбившихся от стада овец, так служил отцу своему Иессею-вифлеемлянину и ждал своего часа.
Да отведет Яхве злого духа от повелителя моего на веки вечные. Получил я сообщение от левита Шупима, отправившегося в Раму с паломниками, дабы принести там жертву и послушать Самуила, ибо сам Самуил более по стране не ездит, а занимается делами лишь тех, кто приходит к нему, верша суд за малую плату. Шупим говорил со священниками низшего ранга, с послушниками и кое с кем из паломников; все они утверждали, что Самуил полон ненависти к господину моему царю, ибо господин мой царь отказался подчиняться его повелениям. Шупим дал Самуилу для сожжения жирного ягненка и сказал, что это последняя жертва, которую он может принести ГОсподу, ибо царь Саул все забирает себе. Тогда Самуил поднялся, воздел руки к небу и сказал Шупиму при всем народе: «Видишь, как тает облако там, вверху? Так исчезнет и Саул. „Я его сотворил, я его и уничтожу“, — так говорит ГОсподь. Ибо Саул не исполнил завета ГОспода, и ГОсподь отберет у него царство Израильское. ГОсподь уже нашел человека себе по сердцу». Таким образом Самуил подкапывает под повелителя моего царя.
Да ниспошлет Яхве повелителю моему мир, и богатство, и здравие. Сегодня я получил донесение от левита Хупима, который был послан в Номву. Хупим завел дружбу с Ахимелехом, первосвященником местного храма, и сказал ему, что хотел бы взять из монастыря послушника, дабы тот учил его сыновей слову БОжьему и грамоте. Ему было дозволено посмотреть список послушников. В списке том значился некий Давид, сын Иессея из Вифлеема, и было там записано, что он хорош собой, грациозен, в высшей степени талантлив, остр умом и располагает к себе. И спросил Хупим Ахимелеха, можно ли взять учителем именно этого юношу. Ахимелех в ответ на это рассмеялся: «Неужели ты думаешь, — сказал он, — что мы тратим на этого отрока столько времени и сил, чтобы стал он домашним учителем детей какого-то Хупима? Нет, сей отрок избран и обучен для особой цели, а сейчас он у царя Саула, поет ему и играет. Пусть я и не пророк, как Самуил, но думаю, что мы об этом отроке еще услышим».