Отвлекшись от сюжета, Егоркин обратился к нам: – А вот теперь скажите товарищи офицеры, разве концептуально не прав я в этом вопросе, в смысле основного инстинкта, который жены глушат в нас случае злоупотреблений? Вот, то-то!

Но продолжаю: тут в разговор с командиром «зеленых» и их «Штирлицем» вступил наш механик – башковитый мужи, как я вам уже сказал.

И пошла между ними одна терминология из физики и химии, и я заскучал, подзабыл уже многое, да честно сказать – и не знал еще больше. Танцы и всякий спорт в школе я любил явно больше физики. И как, и чем меня только батя не вразумлял по кормовой – то части да по хребту – а все до мозгов не доходило. Уж видно тягу к учебе не привьешь ни ремнем по заднице, когда в младших классах, ни колом из плетня по хребту – когда уже в выпускных. Тут либо – дано, либо нет, во всяком случае, все лентяи у нас считают именно так! А больше десятилетки-то я нигде потом и не учился – это если серьезно. Так, курсы там всякие, школы, вроде водолазной или рукопашного боя. Но там было не до химии с физикой… Но читать люблю. Особенно на вахте и в дороге.

Но тут, вдруг, я чувствую, под общий шумок, пока отцы-командиры не видят, тянет меня «прапорщик-звездпех» этот за рукав – пойдем, мол, зайдем за катер. Мы тихо слиняли с глаз долой от начальства, и тот тип мне говорит:

– Как называется то, чем ты меня поил?

Безо всяких предисловий – чую, наш человек, хоть и слегка зеленый.

– Шило флотское, говорю, а то, что ты после ел – это закуска.

– Что ты хочешь за бутылку ШИЛОФЛОТСКА и закуску? – деловито спросил толстяк. Я понял, что ему понравился, если и не сам напиток, то – эффект.

– А что у тебя есть? – так же деловито заинтересовался я в ответ, сразу как – то отвлекшись от тяжелых мыслей. А что? Может быть, это первая в истории человечества меновая сделка с представителем иного разума!

Тут зеленый толстяк предложил мне на выбор какие-то железяки, про одну я понял – размножитель какой – то, а вторая – вроде батарейка для фонаря, размером с пять копеек, с солнечной подзарядкой. Я замялся для виду (что мне, «ворошиловки» этой жалко? Или банку тушенки?), а тот, видно, подумав, что этого мне кажется мало, с готовностью добавил пакетик с таблетками разного цвета – сказал – еда, но больше одной за раз нельзя! Ударили мы по рукам, он земные образцы куда-то лихо спрятал в комбинезон, да так, что вообще со стороны незаметно. «Опыт!» – уважительно подумал я.

– Только никому не говори и ничего не показывай! – сказал он, и особенно – длинноносому – его даже командир боится! А то и тебя с нами на эксперименты в их развединститут загребут, и мне холку начистят – за распространение передовых технологий низкоразвитым расам. А я эти штуки сразу же, как только на фрегат прилетим, спишу по акту, как разбитые и уничтоженные при аварии во время посадки на зараженную планету, и все будет шито-крыто. Комар носа не подточит! – гордо сказал этот «звездпех», хвастаясь передовым опытом представителя высшей расы.

– Тоже мне, ноу-хау, у нас всегда так делают! – сплюнул я пренебрежительно. И тут, скажу вам, товарищи офицеры, повеяло от него чем-то родным. Вот ведь, простой народ всегда между собой договорится, хоть ты со Средней Азии, хоть с Африки, хоть даже с этой самой Сигмы -347, будь она трижды через нитку проклята. И еще проще это сделать, если под рукой есть что выпить, и чем закусить! (Тут подполковник предложил всем нам именно это и проделать – пауза в ужине сверх нормы всякого приличия затянулась. Его инициативу все поддержали единогласно).

Палыч, наскоро закусив куском колбасы, продолжал: – Я так и сам понял, про этого длинноносого.

Режим, наверное, у них – полицейско-диктаторский, а этот длинноносый и есть из политической полиции, приставленный к войскам соглядатай, чтобы ни левых, ни правых мыслей ни у кого не допускать. Проходили мы это уже всей нашей страной, несмотря на отсталый наш научно-технический прогресс. И подумал вдруг я – а что, если нам уже по новой, на новом, межпланетном витке развития цивилизации пройти придется?

А прапорщик-звездпех и его подход к первому контакту мне понравился еще больше!

Тут повернулся я, и смотрю внимательно. Вижу, у них на катере-кастрюле, по всему видно, «приготовление» к бою и походу сыграли.

Все цветные лампочки на внешних панелях вовсю мерцают, вновь повеяло разогретой пластмассой, металлом и горячим маслом, движки подвывают на разных режимах. Между днищем и травой стали проскакивать искры, трещать разряды, запахло грозой и дождем, экипаж приборы свои и инструменты бегом затаскивают в люк, иллюминаторы по тревоге задраивают. Знакомая обстановочка! «Прапорщик» это увидел, услышал – и тоже рванул вверх по аппарели.

Они нам машут – отойдите, мол. Брать с собой нас они передумали, намотали мы им на уши по пакету лапши, с тем эти атиллы недоделанные и отбывают!

Мы резво отбежали, и тут вдруг ударила плотная воздушная волна – камни полетели в разные стороны, иван-чай полег, Мишка упал. Я сам еле выстоял! А эта галактическая гравокастрюля резко взмыла вверх, зависла на пару секунд и тут же исчезла, как ее и не было, и, даже не разворачиваясь, изменила курс на девяносто градусов. И только где-то в бездонном, голубом с проседью, небе появилась на мгновение и пропала яркая круговая радуга, прогремел глухой раскат грома от звукового барьера. Из ничего, из небесной сини. Сами по себе рождались белые и пушистые облака.