А что произошло потом?

В сущности, ничего. Телевидение все еще не нашло доступа к поселениям – за исключением комнат глухих сельчан.

Важнейшие причины этого запрета были объяснены совету по медицине в письме упомянутой деревни. Основным пунктом ответа в ноябре 1981 года было то, что телевидение разрушило бы социальную жизнь в деревне:

«Мы в поселениях стараемся пробуждать инициативу каждого в отдельности и способствовать межличностным контактам. Телевидение мешает осуществлению обеих целей… Проблемой институтов является то, что они могут предложить пациентам лишь небольшое число стимулирующих мероприятий. В такой ситуации понятно, что телевидение сохраняется. В сельском сообществе ситуация совершенно иная. Там почти каждый вечер происходят культурные и общественные мероприятия».

Активность и взаимодействие являются важнейшими основами поселений. Телевидение, напротив, основано на пассивности и потреблении. Оно функционирует так, что многие получают легко усваиваемый продукт, производимый немногими – модель, соответствующая основному образу действий в индустриальном обществе. Очевидно, что телевидение оказало бы вредное воздействие на социальные структуры сельских сообществ. Проще потреблять, чем производить.

Упомянутый врач на административной должности и министерство, конечно, тоже имеют свои аргументы. Большинство граждан рассматривают телевидение как нечто само собой разумеющееся. Многие школьники проводят больше времени перед экраном, чем в школе. Для старых людей телевизионные изображения являются единственным обществом. Кто будет утверждать, что те, кто живут в поселениях, не нуждаются в телевизоре? Но не обладает ли эта культура достаточной силой, чтобы сделать телевизор явно проигравшим в споре о том, что полезно для сельчан? Разве там люди ходят в театр только из– за недостатка альтернатив?

Тема эта неоднократно обсуждалась на собраниях деревень, и в отдельных семьях. В общем, в отношении телевизора существует, кажется, отрицательная позиция. Но раздаются и противоположные голоса. Почти все знают телевидение по посещениям семей вне поселений. Некоторые хотели бы смотреть и дальше свою любимую программу. Сельчане, которые не считаются умственно отсталыми, все же против телевидения. Для них оно представляет собой род наркотика. Подобное в деревнях нежелательно. Так что все остается по-старому и в обозримом будущем, вероятно, ничего не изменится.

В прошлом году в Видаросене было поставлено тринадцать различных театральных пьес. Некоторые спектакли шли несколько вечеров подряд. Так что жизнь в деревне постоянно заполнена подготовкой очередной театральной постановки, кульминацией которой является спектакль в большом зале.

Все сельчане принимают в этом участие. В вымышленном мире театра находится роль для каждого. Здесь есть короли и черти, ведьмы, молчаливые солдаты, узники концлагеря, которым угрожает смерть, и участники процессий. Я только один раз участвовал в такой постановке, и каждая минута ее была мне ненавистна.

Я играл пастуха в рождественской пьесе. За месяц до этого я отказался сыграть офицера СС. Еще раз противостоять нажиму я не смог. Но у меня есть один недостаток: я почти неспособен заучивать какой-либо текст наизусть. Мой текст в роли пастуха состоял только из четырех рифмованных строк, но это были нелогичные строчки, как я продолжаю думать. Целыми днями я носил в кармане маленькую записку с текстом и пытался запомнить последовательность отдельных слов. Нас было четверо вестников, и я надеялся, что никто не заметит, если я буду только шевелить губами. Одним из четверых был Z, бегун. Он помнил текст, но впадал в панику, когда до него доходила очередь, и убегал. У Карла нарушена речь, он тоже молчал. Третьим вестником была Карен, датчанка. Она и спасла ситуацию. Наш текст был слышен в ее ясном датском звучании, и моя неспособность стала очевидной для всех. Меня удручало также то, что многие рассматривали мой провал как аморальный поступок, как будто я не пытался учить текст наизусть. Но я ведь делал это.

Когда я думаю об этом происшествии, случившемся два года тому назад, я воспринимаю это как тройное поражение. Во– первых, я не способен учить что-либо наизусть. Еще хуже, что я не осмелился признаться в этом. Мне было ужасно стыдно открыть свою слабость. Я не соотносил ее с собой. И в третьих, для меня, видимо, было проблемой отказаться от своей постоянной роли. Это, вероятно, и явилось причиной моей неспособности выучить наизусть четыре строчки. Возможно, это позволяет сделать вывод о закостенелой позиции самодовольства, побуждающей меня медлить, покидая надежные рельсы реальной жизненной ситуации и вступая на целину. Может быть, участие в театральных постановках чрезвычайно важно для дальнейшего развития тех из нас, кто больше всего теряется. Сельчане все отважились участвовать. Z дал тягу, а я растерялся. Кажется, жизнь в деревне особенно важна для нас двоих.

Между домами Видаросена пролегают укрепленные и неукрепленные тропинки, их сложное переплетение позволяет ощутить биение пульса деревни. Водители машин, прибывая в деревню, разочарованы, потому что большая стоянка находится вне деревни. Вдоль большинства улиц и дорог стоят маленькие фонарные столбы, едва достигающие метра в высоту, чтобы не конкурировать со звездами. От этих фонарей на поверхность улицы падает лишь слабый свет. Улицы и дороги созданы для ходьбы, и на этом основана организация социальной жизни: большинство сельчан утром уходят из дома, чтобы приняться за работу в мастерских или других домах. На обед приходят домой, после этого – снова из дома, чтобы участвовать в культурных мероприятиях. Система передвижения по деревне становится, таким образом, системой непрерывного межличностного общения; это арена постоянного взаимодействия, которого никто не может избежать. Сеть улиц и дорог – важная основа жизни в деревне.

Из окна можно наблюдать один из главных результатов работы такой сети: она связывает между собой самых разных людей. Тут, например, можно видеть так называемого немого в беседе с тем, кто считается вполне нормальным. Тут пекарь галантно подает руку восьмидесятилетней преподавательнице эвритмии [6] – своего рода воспитывающего танца – чтобы помочь ей перейти по льду. Наконец, можно увидеть вместе две медленно передвигающиеся фигуры, одна – из-за поврежденной ноги, другая – потому что она родом из страны, где не знают оледеневших улиц.