Парадокс! Властная миссис Куэнс становится нежной и теплой, словно воск, в руках дочерей. Полагаю, она видит в них себя, воплощение своего безграничного эго.

Евфимия начала говорить о том, как сильно мечтает о бале. Сестра узнала, что Куэнсы поедут в своем экипаже, и была рада тому, что им будет очень удобно в нем. Ведь в экипаже, как с удовольствием сообщила хозяйка дома, могут расположиться шесть человек. Мне стало ясно, к чему клонила Евфимия, и постепенно глуповатая миссис Куэнс тоже почуяла приближающуюся опасность. Эффи упомянула, что сильно боится доверить себя и мамочку незнакомому извозчику, нанятому в Торчестере.

В итоге миссис Куэнс дала достойный отпор:

– Вы с вашей мамой могли бы прекрасно доехать вместе с нами, но сложность состоит в том, что лошади слишком устанут по дороге в Херрианд Хауз.

Евфимия отразила атаку:

– После всей бальной суеты и восторгов пешая прогулка обратно будет удовольствием.

Миссис Куэнс вывесила белый флаг капитуляции, и сестра с мамой поблагодарили ее. Стало быть, у нас экономия на экипаже и гостинице. Умница Эффи! Хотя мне было немного стыдно. Миссис Куэнс предоставила билеты, а Евфимия деньги за них.

Потом Эффи, благослови ее господь, сказала:

– Случилось так, что мой брат будет здесь в день бала, поэтому была бы вам очень благодарна за льготный билет для него.

Миссис Куэнс метнула в меня взгляд, полный нескрываемого отвращения, и протянула три билета со словами:

– Боюсь, в экипаже для мистера Шенстоуна места не хватит.

Тону в твоих янтарных глазах.

Гвиневер, Гвиневер, Гвиневер! Вспоминаю, как она сидела рядом со мной. Золотые волосы ниспадали ей на спину. Сколько девушке лет? Слишком молода, чтобы думать о ней.

Проклятый День Святых Младенцев [9] ! Сегодня вечером придется пойти в церковь.

За завтраком я спросил Евфимию, что она сегодня собирается делать, и сестра сказала, что собирается, как обычно, в Трабвел. Но ничего обычного нет в том, что она тащится в любую погоду к умирающей старухе, чтобы с ней посидеть. Уверен, здесь что-то большее, чем она говорит. Подозреваю, что она что-то задумала, и хочу за ней проследить.

Когда сестра вышла из дома, я следовал за ней пару сотен ярдов. Не успела она дойти до конца нашей улицы, как со стороны деревни появился высокий мужчина. Весьма ожидаемо. По его росту я понял, что это был Давенант Боргойн, хотя подобраться ближе, чтобы разглядеть лицо, я не смог, и, похоже, он больше не хромал. Они свернули в сторону Бэттлфилд и медленно пошли к Монумент Хилл, а там я вдруг потерял их из виду.

В детстве ей всегда удавалось улизнуть. Если мы оба были наказаны, ей стоило лишь улыбнуться папе, и он ее прощал, а меня бил еще сильнее. Несправедливо.

Начинаю задумываться о башне. Не могу выбросить из головы, что этот дурак Фордрайнер говорил мне о ней – построена для самых аморальных целей. Там есть вход? Надо разглядеть ее поближе.

Еще одна странная сцена на вечерней службе. Мы расселись по своим местам, когда с опозданием прибыла миссис Пейтресс. Ни на кого не глядя, она прошла по проходу, пока не приблизилась к Люси и супругам Ллойд. Дама подняла вуаль и улыбнулась. Они, как один, отвернулись и уставились в требники. Она вздрогнула, опустила вуаль и прошла дальше.

После службы я заметил, что мама разговаривает со старушкой, приехавшей вместе с Ллойдами. По дороге домой я спросил, узнала ли она, почему Ллойды отвернулись от миссис Пейтресс. Она рассеянно покачала головой и сказала, что они говорили на другую тему, но что Ллойды «получили доказательство», что миссис Пейтресс не та, за кого себя выдает.

Весь вечер мама казалась беспокойной и рассеянной. К моему удивлению, за обедом она спросила:

– Ты сегодня вечером уйдешь?