— Поэтому вы занимаетесь шантажом?

— Шантажом? — Он опять рассмеялся. — Не будьте так глупы. Я не сделал ничего плохого, кроме того, что закрыл глаза на одно маленькое нарушение. Ничего незаконного. Когда мы с Элореаном были молодыми полицейскими — как те парни, которых вы здесь видели, — мы расследовали гибель ребенка, который сгорел в лесу. Это было тридцать семь лет назад, в пятьдесят третьем году.

— Я знаю. Кто это был?

Он пожал плечами:

— Цыганенок. Сульты, Анри и Елена, собирали вокруг себя бедных детей для своих садистских игр. Одно лето они жили в том доме, который вы сняли. Они построили в лесу шалаш, привязали в нем этих детей и подожгли его. Один из них сгорел. Анри уже тогда был наполовину сумасшедшим. Говорили, что он даже пытался спасти того мальчишку и сам упал в огонь.

— Вы сначала утверждали, что погибли двое. В газетах тоже писалось, что двое.

— Конечно. Чтобы выручить Сультов. Мальчика Сультов, Анри, который был жутко обезображен, и его сестру. Мадам Сульт хотела защитить их обоих. И она могла заплатить. Им выправили другие бумаги. Смерть мальчика скрыли. Розы лежали на настоящей могиле. — Он указал на обессиленного Раймона. — Он может подтвердить это.

— У Анри Сульта была расстроенная психика, — отозвался доктор. — Садомазохизм.

— Вы уверены?

— Да. Это совершенно ясно. Даже в те дни Анри требовалось держать в изоляции. Он был опасен. Как и мадам, он так и не пришел в себя после войны.

— Это правда?

— Клянусь вам, месье, — произнес Раймон. — Она заплатила свою цену.

Стены комнаты, казалось, душили, надвигались на нас. За окном уже вставал рассвет. Мне хотелось вырваться отсюда, подхватить Эмму и детей и бежать, бежать подальше, чтобы никогда больше не видеть ни их, ни эти края, но я оставался на месте, где был.

Я повернулся к Ле Бреву:

— А вы?..

— Я расследовал этот случай. Молодой черный полицейский, который хотел сделать карьеру. Вы можете это понять?

— Кое-что пойму, возможно.

— Сульты были богачами. Когда-то самыми богатыми на юге Франции. Но война, затем конфискация, разграбление их имения… Мадам Сульт все еще оставалась богатой, и она боготворила детей. К несчастью, дети оставались одни в этом доме на отшибе в Шеноне, когда она уехала в Париж. И затем случилось это несчастье. Пожар и смерть ребенка, и ожоги Анри.

— И что же они попросили вас сделать?

Он расправил плечи и вздернул подбородок, явно не собираясь признавать свою вину.

— Сами можете догадаться, месье. Кого-то сожгли во время той трагедии в лесу. Богатые дети, один из них был уже полоумным, и он тоже жестоко пострадал. Мадам пришла ко мне. Она пришла ко мне, — повторил он.

— И сделала вам выгодное предложение?

Он пожал плечами:

— Можно сказать и так, если вам угодно.

Я обвел глазами кабинет Раймона: медицинские книги, кофеварка и стол, бесконечные записи для монографии, которая никогда не будет написана. У меня возникло паническое ощущение, что они могут снова исчезнуть, дети и Эмма. Раствориться в ночи. А они так мне нужны.

— И вы приняли предложение?

Ле Брев наклонил голову:

— Если вам так угодно. Ради спокойствия матери.

— И ради себя.

— Иногда, месье, жизни людей пересекаются. Как ваша и Эстель Деверо. Как вы думаете, что могла сделать мадам Сульт с сыном, настолько обезображенным, и с обоими детьми, подозреваемыми в убийстве?

— Убийстве?

— Тот маленький мальчик был привязан, месье. Его схватили и привязали. Дети Сультов были садистами.

От этого откровения мне стало еще хуже. Я вспомнил загорелое тело Эстель, игры, в которые она предлагала поиграть. И Ле Брев оказался одним из тех, кто прикрывал преступление.

— Это позволило Эстель жить нормальной жизнью, а Анри скрываться.

— А вам и вашему другу Элореану жить-поживать в роскоши?

Лицо Ле Брева оставалось бесстрастным.

— Может, и так, — сказал он, — но не в спокойствии.

Я оставил Ле Брева и старого доктора одних в хаосе квартиры. Без сомнения, он с пристрастием допросит Раймона о его роли во всей этой затее, начиная с его романа с мадам Сульт. Будут обычные полицейские процедуры, но с меня хватит. Я невиновен и вне подозрения. Мне хотелось скорее выбраться отсюда.

Занималась заря, а внизу меня ждала семья с дежурными жандармами Ле Брева и измученным Клерраром. Инспектор увидел меня, когда я появился в дверях, и предложил одну из полицейских машин, но я отмахнулся. Куда нам было деваться в такое раннее утро с детьми? В любом случае, мы были слишком счастливы, слишком взволнованны, чтобы уснуть. Вместо этого мы рука об руку пошли по мощеным улочкам, не заботясь о том, куда направлялись, самое главное, что мы снова все вместе и наверстывали упущенное время. Часы показывали всего полшестого, но воздух пьянил нас, как шампанское.