Эмма тяжело вздыхала рядом со мной:

— Это зловещее место… мне страшно.

Я обнял ее и почувствовал, как закоченело ее тело.

— Бояться нечего. Я уже испытал самое худшее, что могло произойти.

Но на самом деле я был вовсе в этом не уверен.

— Где Шалендары? — спросила она.

— Думаю, что жена ухаживает за мадам Сульт. А сам старик куда-то исчез, когда уехали машины.

— А почему полицейские все время крутятся у ворот? Я бы предпочла, чтобы они были здесь.

— Потому что таков приказ старухи. Они не должны подходить к дому, пока этого не захочет мадам. Так сказал Ле Брев.

— Странно это. Какой-то бред.

— Любой бред не лишен определенной логики.

— И ты веришь в это? — спросила она, немного помолчав.

— В данном случае — да. Пойдем разыщем Шалендара.

Парадная дверь оставалась незапертой, и мы вошли в холл, отделанный мрамором. Я включил весь свет, даже старинную люстру.

— Все это выглядит как-то нереально.

Холл вполне мог сойти за декорацию для какой-нибудь помпезной оперы. Он казался нарисованным. Лестница с балюстрадой заворачивала на второй этаж, роскошная лестница, по которой должны подниматься дамы в бальных платьях. Казалось, вот-вот откуда-нибудь выйдут люди, но никого здесь не было. Мы стояли одни в пустом холле, из которого через арки уходили коридоры в оба крыла здания — к мадам Сульт направо и к Шалендарам налево.

Внезапно погас свет. Эмма вскрикнула и прижалась ко мне.

— Не волнуйся. Просто какой-то дурак выключил его.

И вдруг мы увидели череп, приближающийся к нам через правую арку, голову, отделенную от туловища, освещенную голову со втянутыми щеками, голову Шалендара. Я понял, что он, специально или нет, держал зажженный фонарь под подбородком, чтобы свет сделал из его лица что-то похожее на маскарадное чудовище во время празднования Хэллоуина — кануна Дня Всех Святых.

— Шалендар!

— Месье? — Голос старика был полон подобострастия, он подошел поближе.

— Во что вы играете, черт побери? Вы испугали даму.

— Что-что, месье?

Эмма уже пришла в себя.

— Он говорит, что ему очень жаль, если он напугал нас. Он пришел, чтобы проводить нас наверх, — перевела она.

Я увидел, что он несет свечи, полотенца и мыло. Но мы находились в таком напряжении, что любое движение только прибавляло нам адреналина в крови.

— Спроси, зачем он выключил свет?

Теперь я полагался на Эмму, и это сближало нас.

— Приказ мадам Сульт, месье. Никогда не зажигать большой свет без ее разрешения. Поэтому мы используем фонари, мадам, и небольшие лампочки в коридорах.

Маленькие голые лампочки, которые я видел.

— А она когда-нибудь просит зажечь большой свет?

— Нет, месье.

— Ну, вам следовало бы предупредить нас.

— Извините, сэр. — Он почтительно стоял рядом с нами, приземистая фигурка крестьянина-тугодума, человека, который жил в сумерках этого мрачного места. — Пожалуйста, я провожу вас в ваши комнаты.

— А где мадам Шалендар? — спросил я.

— Она готовит еду для мадам. К тому моменту, когда она проснется.

— И когда это будет?

— Около полуночи, месье. — Сейчас, когда рядом не было его супруги, он, казалось, расслабился. — У нас здесь странный распорядок дня, месье. Сюда, прошу вас.

Когда мы поднимались за ним по лестнице, я попросил Эмму:

— Спроси у него, почему он не уйдет отсюда? Почему держится за это место?

Он обернулся и удивленно взглянул на меня сквозь свет фонаря, затем на Эмму, как будто эта мысль оказалась совершенно новой для него.

— Потому что она платит мне, месье.

— Хорошо?

— Достаточно, месье.

Больше Шалендар ничего сказать не захотел и проводил нас в одну из комнат, которую мы осматривали с инспектором Ле Бревом. В каждой комнате стояла кровать с медными набалдашниками из прошлой эпохи. Он вытащил из шкафа одеяла.

— У нас нет постельного белья, месье, но раз уж вы решили остаться…

— Обойдемся.

— Матрасы старые, но хорошие. И жесткие.

Он снял покрывало с двуспальной кровати и принялся взбивать матрас, пока тот не заскрипел.