Этим невразумительным посланием и завершилось расследование. Сбитый с толку и разочарованный Грэм больше не делал попыток найти второго убийцу. 7 февраля Беккетт вернул тексты показаний в Шэдуэлл. Харта, как и Эбласса, отпустили, к тому же незаметно для общественности, так что дата их освобождения нигде не зарегистрирована. Наконец освободили и Сильвестра Дрисколла, и он, вероятно, решил, что удачно отделался – одним лишь выговором Маркленда за неблагоразумное поведение. Этот Дрисколл был скользким типом и проходимцем. Когда его заключение подходило к концу, тюрьма «Колдбат-Филдс» настолько переполнилась, что тюремный чиновник предложил ему перейти в другую камеру рядом с той, где лежал труп Уильямса. «Таймс» по этому поводу писала: «Бедняга воскликнул в приступе ужаса: “Не сажайте меня туда, я там и получаса не проживу”. Его страх был настолько неподдельным, что над ним сжалились и перевели в другую камеру».

Каждый день Хэррисон и Катперсон требовали у властей Шэдуэлла наградные деньги, чтобы, получив их, вернуться в море. Беккетт вызвал Кэппера и Маркленда в министерство, чтобы они помогли составить план распределения наград. К концу февраля деньги были выплачены. Отчет о выплатах сохранился:

Зловещее действо с трупом Уильямса и его последующее погребение под булыжной мостовой на Кэннон-стрит, возможно, и успокоили возмущение в Ист-Энде, но нисколько не укрепили доверие горожан к полицейской системе. Тремя десятилетиями раньше мятеж лорда Гордона [21] породил негодование лондонцев против неспособности констеблей и сторожей оградить столицу от неистовства пьяных толп, но в тот раз реакции властей не последовало. Теперь требования изменить ситуацию с новой силой прозвучали по всей стране. В воображении людей случившееся на Рэтклифф-хайуэй казалось еще страшнее благодаря стечению обстоятельств: темные декабрьские ночи, убогие улочки, отвратительная жестокость убийств, внезапность, с которой убийца нападал, а затем неслышно исчезал, и, наконец, провоз по городу восьмого трупа – все это наполнило горожан ощущением незащищенности. И этот страх был несравненно больше того, что им грозило на самом деле.

Спонтанная реакция в масштабе целой страны не имеет аналогов в нашей истории и сравнима лишь с теми потрясениями, какие испытали США после убийств Кеннеди и Лютера Кинга. Природа последних преступлений и социальный вес жертв совершенно иные, но психологическая реакция общества удивительно сходна. В Англии так же, как много лет спустя в Америке, люди поняли: если общество не способно предотвратить такие гнусные преступления, следовательно, оно гниет изнутри. «Недавние зверства характеризуют нашу нацию как сборище диких варваров», – писал У. Уиньярд, излагая свои мысли по поводу совершенствования полиции Джону Беккетту, тогдашнему заместителю министра внутренних дел. Многие высказывали подобные суждения. В трехстах километрах от Лондона, в Кусуике, Роберт Саути делился с Невиллом Уайтом, человеком, с которым состоял в переписке, сутью того, что вызвало в нем волну переживаний и самокритики:

Саути четко формулирует суть спора, предмет которого не изменился за пятьдесят лет. Каким образом может сосуществовать эффективная полицейская система с традиционными английскими свободами? Англичанам были известны только французские полицейские силы, и они считали их орудием вооруженного террора. Не многие решались выступать за реформы из опасения, что они повлекут за собой установление тирании. Вот почему 27 декабря, во время наивысшего взлета страха на Рэтклифф-хайуэй, Джон Уильям Уорд мог написать своему другу: «В Париже превосходная полиция, но, по мне, лучше пусть раз в три-четыре года режут с полдюжины глоток на Рэтклифф-хайуэй, чем терпеть визиты полицейских в свой дом, соглядатаев и прочие изобретения Фуше».

Но могла ли старая полицейская система пережить шок убийств на Рэтклифф-хайуэй? «Лондон кроникл» в передовице своего рождественского номера страстно призывает создать правильную полицейскую организацию. «Морнинг пост» указывает, какой существует выбор: «Либо респектабельные главы семей вынуждены будут защищать себя сами, либо мы обзаведемся регулярно набираемыми вооруженными полицейскими, которые будут служить под началом опытных офицеров». Однако не все считали предмет настолько простым. «Морнинг кроникл» напоминала читателям, «как хитроумно задумана парижская полиция для осуществления тирании», но вместе с тем признавала, что «пятно на репутации страны требует пересмотра старой системы». И добавляла: «Нам всегда приходится заниматься усовершенствованиями не по выбору, а по необходимости». Общество было потрясено и растеряно.

В результате эта преобладающая невежественность привела к тому, что даже в последующие за убийствами недели, когда паника только-только начинала спадать, а главы семей укрепляли на дверях цепочки и на окнах запоры, идея регулярных полицейских сил находила мало поддержки. Большинство из тех, кому приходила в голову мысль писать в министерство внутренних дел, предпочитали простые решения. Начать реформу со сторожей. Они должны быть моложе, и кому-нибудь – может, полицейскому муниципальной службы? – надо вменить в обязанность по ночам осуществлять за ними контроль. Из сторожек следует убрать стулья, чтобы люди, сидя на них, не засыпали. Сторожей надо вооружить пистолетами и короткими саблями и забрать у них трещотки. Можно было бы убедить поступить на службу более достойных людей, если бы было принято решение сменить унизительное название «сторож» на «ночной дозор». Прекратить всякие отношения между сторожами и проститутками, для чего любую женщину, если та «предпримет хоть малейшую попытку кого-то соблазнить, отправлять на просеивание шлака. А если она больна – к врачу. Если осуществить подобный план по всему королевству, это сбережет больше солдат и матросов, чем две тысячи докторов, и, кроме всего прочего, будет способствовать увеличению населения». Один ярый реформатор даже предлагал сажать сторожей за решетку, если на их участке произойдет ограбление.