Трагедия является средством выражения «несовершенной человечности», в которой всегда остается место для морального выздоровления, и заключает в себе прочный порядок жизни, где всегда возможна удача и неудача. Они всегда представлены в жизни как парадоксальный союз обоих, то есть в «трагедии» содержится духовное выживание, связанное с достижением, укреплением и выздоровлением конкретных добродетелей в человеке. Трагедия содержит в себе целостную картину человеческих качеств, укорененных в нем и трансцендентных индивидуальной жизни. Эта целостность, относящаяся к устойчивости моральной основы жизни, достигается через вечное трагическое противоречие между самосознанием индивида и его моральной чистотой. В трагическом индивид, обладающий рефлексивностью, интуицией, воображением все равно не может приложить силу своего ума к своей разделенной самости. Здесь важно само по себе наличие сознания, а не способы его функционирования. Наличие сознания должно быть истинным, а не проявляться в присутствие поспешных и необдуманных мыслей. Именно в трагическом рациональность борется с другими составными частями личности, в частности, с моральными (нравственными) принципами. Сила трагического ума должна заключаться в силе понимания. Только трагическому присуще понимание несоответствия между порывами и силой, гордостью и природой мира, волей и сложностью внутренних и внешних сил движения, чувством неуязвимости и силой моральных последствий и т. д. Другими словами, природа трагической жизни есть трещина между императивом и импульсом, а природа понимания есть разделенность, несовместимость, конфликт. Человек не может хотеть быть «не – Я», то есть быть несамоидентичным. Но эта самоидентичность не есть дело разума, чувства или воли в отдельности. Трагическое заключается в согласованности интеллектуальной необходимости с аффективной необходимостью и с необходимостью воли. Разум говорит, что человек конечен, а сердце – что бесконечен. Декарт, выводя существование из факта мышления, переворачивает проблему, то есть он хочет начать с того, чтобы перестать быть самим собой. Он хочет быть чистым мыслителем, однако мыслитель не есть собственно человек. Личная и аффективная отправная точка есть всегда трагическое чувство жизни. Отсюда вытекает трансцендентная мораль трагического, по которой глубочайший раскол мира должен восприниматься как благо, поскольку только через него достигается трагическое знание. Истина открывается человеку через раскол и разрушение. «Расколотость бытия истины или неединство истины является фундаментальным открытием трагического знания», – пишет К. Ясперс [26] . Учение Гегеля о том, что в трагическом сталкиваются «для себя истинные силы», Ясперс дополняет утверждением невозможности полного знания истины.

Один из основных признаков трагедии заключается в том, что герою присущ некий духовный максимум. Благоразумный человек, действуя в соответствии со здравым смыслом, руководствуется лишь устоявшимися предрассудками своего времени. Трагический герой действует сообразно с необходимостью осуществить себя, невзирая ни на какие обстоятельства. Он действует свободно, сам выбирая направления и цели действия, принимая на себя ответственность как индивида, так и родового человека. Ответственность как сознание неоспоримого авторства, бытия «для себя», по Сартру, тягостна, поскольку именно через бытие «для себя» и существует мир. Поскольку бытие «для себя» заставляет себя быть, какова бы ни была ситуация, в которой оно находится, поскольку оно должно целиком принять ответственность за эту ситуацию, сколь ни была бы она враждебна. Эта абсолютная ответственность и есть следствие свободы. Поступая тем или иным образом, трагический герой приходит к пониманию двойственности: с одной стороны, он чувствует, что мир нездоров, а с другой – ощущает себя соучастником мира. Трагический герой становится виновным без вины. Его задача заключается в восстановлении первоначальной «меры», гармонии, в искуплении вины за отклонение от абсолютного состояния, вины за обособление, за индивидуализирование, за конечность. Трагический герой – носитель чего-то выходящего за рамки индивидуального бытия. Но с другой стороны, в категории трагического отражаются некие фундаментальные несовершенства бытия, сказывающиеся на судьбе личности. В активности трагического героя, в его собственном характере, заключена причина его гибели. Трагическая развязка заложена в самой личности; внешние обстоятельства могут лишь прийти в противоречие с чертами характера трагического героя и проявить их, но причина его поступков в нем самом. Следовательно, он несет в себе свою гибель, причина которой – его трагическая вина. С точки зрения Гегеля, в трагедии гибель не есть только уничтожение. Она означает также сохранение того, что в данной форме должно погибнуть. Существу, подавленному инстинктом самосохранения, противопоставляется человек, свободный от «рабского сознания» и способный жертвовать жизнью ради высших целей. Умение постигнуть идею бесконечного развития – важнейшая характеристика человеческого сознания. Гибель личности приобретает трагическое звучание только там, где человек, обладая самоценностью, живет во имя людей. С одной стороны, существует неповторимо индивидуальное своеобразие и ценность личности, а с другой – погибающий герой находит продолжение в жизни общества. Здесь трагическое – сфера осмысления всемирно-исторических противоречий, поиск выхода для человечества.

1 Экзистенция есть подлинное пребывание человека при бытии, есть экстатическое стояние в истине бытия.

2. Бытие становится истинным только в том случае, когда оно переживается, когда оно становится внутренним для человеческой жизни и соотносится с ней.

3. Трагическое присуще отношениям сущего и существования. Для человека – это отношение между конечной и не знающей покоя субъективной жизнью и бесконечным и неподвижным ее содержанием.

4. Трагическое – это духовное выживание человека в противоречие между рациональностью его самосознания и трансценденцией моральных принципов.

5. Трагическое требует синтеза разума, чувств и воли.

6. Расколотость бытия истины – есть фундаментальное открытие трагического знания (К. Ясперс).

«Одиночество в мире» – противоречие человеческого бытия – философия трагедии – катарсис как «противочувствие» и преодоление одиночества

Мы говорим, с одной стороны, о вечной проблеме человеческого единства с миром и в то же время оторванности от него и от других людей – антропологии одиночества, а с другой – о современной ситуации человека в «индивидуализированном» обществе. Проблема одиночества обусловлена его связью с трагедией из парадоксальности человеческой природы: из вечной необходимости и – вместе с тем – невозможности соединения абстрактно всеобщего и жизненно-конкретного в человеке. Это противоречие решается каждый раз заново в историческом процессе, в человеческой истории, причем решается драматически.

Состояние индивидуализации является источником и первоосновой всякого страдания, зато в трагическом переживании человек поднимается над собой, над узкой формой своей индивидуальности, забывает о своих мелких переживаниях и становится одним целым с судьбой человечества.

С древнейших времен философия «мучается» над проблемой двойственности и амбивалентности природы человека. Наиболее остро и отчетливо эта двойственность была зафиксирована в концепциях немецкого идеализма. После философии Канта существует напряжение между абстрактным пониманием субъекта как активного начала вообще и конкретным пониманием человеческого бытия как индивидуально действующего субъекта (Фихте, Гегель, Маркс). В каждом случае немецкие философы предлагают дуалистическое определение человеческого бытия как конечного, конкретного человеческого субъекта и как бесконечной, абстрактной субъективности.

Как возможно воссоединение абстрактно-всеобщего с конкретно-бытийственным в человеке? Одним из модусов существования и одновременно снятия данного противоречия выступает трагедия как единство связи человека с основой мира, самим собой и другими людьми.

Гегель в «Эстетике» представляет трагедию в соответствии с ее субстанциальным и изначальным типом [27] . В содержании всякого истинного действия Гегель выделил два момента: с одной стороны, все великое по своей субстанции – основа действительной мирской божественности – в себе и для себя вечное содержание индивидуального характера и его целей, с другой – субъективность как таковая, в ее не скованном самоопределении и свободе. «<…> Истинное содержание трагического действия для целей, которые ставят перед собой трагические индивиды, составляет круг сил, субстанциональных и самих по себе оправданных в человеческой воле: семейная любовь, государственная жизнь, патриотизм граждан, воля властителей, даже церковное бытие. Такой же действительностью отличаются и подлинно трагические характеры. Они в высшей степени то, чем они могут и должны быть согласно своему понятию: не многообразная развернутая целостность, но – при всей своей жизненности и индивидуальности – одна единая сила именно этого определенного характера, внутри которой он нераздельно сомкнулся с какой-либо особенной стороной этого устойчивого жизненного содержания, отвечающей его индивидуальности и готов выступить на ее защиту <…>», – писал Гегель [28] .

Подлинная тема изначальной трагедии – божественное начало, но не в том виде, как оно составляет содержание религиозного сознания, а в том, как оно вступает в мир, в индивидуальные поступки, не утрачивая в этой действительности своего субстанционального характера и не обращаясь в свою противоположность. В этой форме духовная субстанция воли и свершения есть нравственное. Ибо нравственное, если мы постигаем его в его непосредственной укорененности, а не только с точки зрения субъективной рефлексии, как формальную мораль, – это божественное в мирской реальности, субстанциональные, особенные и существенные стороны которого составляют содержание, движущееся подлинно человеческим действием, раскрывая и осуществляя свою сущность в самом этом действии. Благодаря такому принципу обособления, которому подчинено все, что устремляется в реальную объективность, оказываются различными как нравственные силы, так и действующие характеры с точки зрения их содержания и индивидуального явления. Если эти особенные силы призываются к деятельному выявлению и осуществляются как определенная цель человеческого пафоса, переходящего к действию, то их гармония устраняется, и они выступают друг против друга в объединенности. Тогда индивидуальные действия стремятся при определенных условиях провести в жизнь такую цель и такой характер, которые при этих предпосылках, односторонне замыкаясь в своей определенности, законченной самой по себе, необходимо возбуждают против себя противоположный пафос, приводя тем самым к неизбежным конфликтам. «<…> Изначальный трагизм состоит именно в том, что в такой коллизии обе стороны противоположности, взятые в отдельности, оправданы, однако достигнуть истинного положительного смысла своих целей и характеров они могут лишь отрицая другую столь же нравственную силу и нарушая ее целостность, а потому они в такой же мере оказываются виноватыми именно благодаря своей нравственности. По мнению Гегеля, история развивается через борьбу и отрицание, через самоотчуждение человека, через нисхождение и гибель одних форм культуры и торжество других. Все историческое развитие мыслится в виде антагонизмов или «трагического рока». История и трагедия замкнуты друг в друге: история развертывается как трагедия, сама трагедия имеет свое место в истории <…>» [29] .