Избранная лирика

Аннотация

ОЛЕГ ШЕСТИНСКИЙ ИЗБРАННАЯ ЛИРИКА «Библиотечка избранной лирики» Издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия», 1971 Scan, OCR. Spellcheck А.Бахарев СОДЕРЖАНИЕ От составителя. Владимир Торопыгин Ленинградская лирика Друзьям, погибшим на Ладоге Память В Колпине 41-го года «За цельность убеждённо я стою...» «Пахнет тёмная чаща...» «Сорокалетние вдовы...» «Без берёзы не мыслю России...» «Матери бессонны...» Русские матери Александра Васильевна Памяти матери Колхозные праздники «Радуга цветных карандашей...» Моим ученикам Разговор с лейтенантом авиации «Мне подарили город, целый город...» Жёнам моих друзей Перроны «Напиши мне, как живёт Нева...» «Перевозчик на утлой лодчонке...» «Передо мною мир распахнут...» Коммунисты Книги Олега Шестинского От составителя Первые свои стихи Олег Шестинский написал в годы войны, школьником. Одна тема волновала его тогда — детство, защищённое от фашистов отцами и старшими братьями. Образы солдат Великой Отечественной на долгое время вошли в его строки. В стихотворении «Ветеран» Шестинский писал: «А как-то вечером погожим он так со мною говорил, как будто я сражался тоже и только что не с ним служил...» Слово благодарности воинам звучало естественно, с полным пониманием меры их подвига, потому что говорилось оно от имени тех, на чьи, тогда ещё детские плечи, тоже лёг груз войны: «Мы были юны, страшно юны, среди разрывов и траншей, как мальчики времён Коммуны, как ребятня Октябрьских дней». Но вот, навсегда запав в сердце, детство осталось позади. Наступила юность. Серьёзная учёба. Первая работа. В стихи Шестинского пришли мысли о судьбе своего, послевоенного, поколения. Поэт много ездит. Он встречает друзей-ровесников в полюбившихся ему городах и сёлах Болгарии (по образованию Шестинский — филолог-славист, некоторое время он учился в Софийском университете). Он заново открывает Родину: «Не только за ромашки на лугу, за голубые крапинки во ржи она мне дорога. Но за горенье, за мужественность, за пытливость мысли...» Определяются его основные взгляды на работу поэта: верность гражданской теме и реалистической поэтике. Лирика Шестинского часто отражает сложные, противоречивые явления жизни. В этом внимании к драмам человеческого сердца — свидетельство крепнущей зрелости поэта. Новой для Шестинского последних лет явилась и тема деревни. Его деревня — это прежде всего люди-труженики, такие, например, как вдова Александра Васильевна, работавшая день и ночь, но вырастившая детей, («Как работала — знает лишь солнышко, а ночами — морозный туман, чтоб не хуже других дочка Сонюшка, чтоб обут и одет сын Иван».) При всех поисках, которые постоянно ведёт поэт, он остаётся верен своим основным темам. В его новых работах мы снова и снова сталкиваемся с темой блокады Ленинграда (достаточно назвать полную героики и трагизма поэму «Лестница»). Как всегда тонко пишет он о природе. У него по-прежнему много стихов, прославляющих любовь, дружбу. Поэт ценен тем, что он непохож на соседей, — эта истина бесспорна. В стихах Шестинскюго видна его яркая индивидуальность. Собранные вместе, его стихи разных лет свидетельствуют ещё об одном необходимом качестве всякого таланта: о том, что талант — в движении. Владимир Торопыгин Ленинградская лирика 1 Мы были юны, страшно юны, Среди разрывов и траншей, Как мальчики времён Коммуны, Как ребятня Октябрьских дней. Мы познакомились с вещами, В которых соль и боль земли, Мы за тележкой с овощами Такими праздничными шли. Нас не вели за город в ротах, Нас в городе искал свинец... О, мужественность желторотых, Огонь мальчишеских сердец! Там «юнкерс» падал, в землю вклинясь, Оставив дыма полосу... Те годы Я мальчишкой вынес И, значит, Всё перенесу. 2 О, детство! Нет, я в детстве не был, Я сразу в мужество шагнул, Я молча ненавидел небо За чёрный крест, За смертный гул. И тем блокадным Днём кровавым Мне жёлтый ивовый листок Казался лишь осколком ржавым, Вонзившимся у самых ног. В том городе, огнём обвитом, В два пальца сатана свистел... Мне было страшно быть убитым... Я жить и вырасти хотел! 3 Никуда от юности не деться, Потому что там в блокадный день Лепестки осыпала мне в сердце Белая тяжёлая сирень; Потому что там, где бродят травы, Налитою зеленью звеня, Тихо, неумело и лукаво Целовала девочка меня; Потому что там в могилах мглистых Спят мои погодки-пацаны, Милые мои антифашисты, Дорогие жертвы той войны. Никуда от юности не деться, Потому что где-то там, вдали, Мои нежность и суровость в сердце На заре впервые зацвели. Друзьям, погибшим на Ладоге Я плыву на рыбацком челне, Холодна вода, зелена... Вы давно лежите на дне. Отзовитесь, хлопцы, со дна, Борька Цыган и Васька Пятак, Огольцы, забияки, братцы, Я – Шестина из дома семнадцать, Вы меня прозывали так. В том жестоком дальнем году, Чтоб не лечь на блокадном погосте, Уезжали вы – Кожа да кости – И попали под бомбу на льду. Непроглядна в путину вода, Не проснуться погодкам милым, Их заносит озёрным илом На года, на века, навсегда... Память 1 Я себя не перепеваю, Хоть опять о том же пою... Я иду по блокадному краю, Через душу иду свою. Там ходить мне до смерти самой – Так дружками велено мне... Там ведь жил я когда-то с мамой, На опасной жил стороне. Эту жизнь среди гула и гуда Всю метелью заволокло... Всё, что добро во мне, - оттуда; Всё, что честно, - тогда пришло. 2 Я вспоминаю Колпинскую улицу С домами деревянными, сараями, С объезженной булыжной мостовой, С её травой, совсем провинциальной, И с голубятнями до облаков... Я вспоминаю Колпинскую улицу За то, что жили там три мушкетёра, На ней дружили, пели и дрались... В испанке с алой кистью – это Васька; Исаак – чудак с миндальными глазами; А я – в бушлате, с духовым ружьём. Исаак погиб в блокаду в сорок первом; На Ладоге ушёл под воду Васька, Переправляясь на барже военной; На Колпинской я прожил много лет. Меня любили там и обижали. Меня ласкали там и презирали. Я зло сносил там и ценил любовь... В дни горестей моих и неурядиц Я словно видел вас, Исаак и Васька, Вы говорили: «Брось ты, не горюй! Ты чаще вспоминай, как мы дружили, Как мёрзли мы, как непреклонно жили, - Ведь ты живёшь за нас и за себя...» Я знаю это – жить не просто мне. 3 Мы жестокость видели, - наверно, потому мы не жестоки. Жили мы в кольце, в блокаде – до сих пор нам снятся лишь дороги. (Добрые, пустынные и шквальные – Пусть любые, только были б дальние!) Жалких слов друг другу не бубнили. Хоронили мы друг друга, хоронили... Ну, а если разобраться в сути – Мы ведь удивительные люди: Нам за тридцать ныне, а ведь до сих пор Мы всё те же мальчики блокады, Нежны, неподкупны угловаты... Вечны предо мной, как кинокадры, - Детство... дым... в огне Печатный двор... В Колпине 41-го года Как щемяще стучат каблуки У красавицы двадцатилетней На асфальте, Где день свой последний Повстречали когда-то стрелки; Где когда-то, как чижик, мала, Сандружинница кашу несла Для подружек своих с ротной кухни, Вдруг снаряд просвистел Да как ухнет!.. На асфальт уронила ведро, Растекается жидкая соя, На коленях над кашею стоя, Плачешь – гибнет такое добро! Здесь пристреляна каждая пядь, Немцы бьют из-под Красного Бора, И не скоро ещё, Нет, не скоро Обратятся их армии вспять. Здесь, пальто подпоясав ремнём, В коверкотовой праздничной кепке Встали насмерть Под смертным огнём, Встали насмерть, Бессмертны и цепки, Не солдаты пехотных полков, А ижорцы, придя от станков. Небо сыплет свинцовой бедой, Вижу смерчи я, в прошлое глянув... Ах, какой ещё там молодой И красивый комбат Водопьянов! Ивы матово светят во мгле, У асфальта растущие ивы... Как хочу я, чтоб были счастливы Дети павших на этой земле! А вдали всё стучат каблуки У красавицы двадцатилетней На асфальте, Где день свой последний Повстречали когда-то стрелки. * * * За цельность Убеждённо я стою: Коль яблоко – Так только налитое; Коль чувства – Так все сразу, по шестое, А коли смерть – Так жизнь прожив свою. Я, было, жил, играя и двоясь, Одно не съев, уже другим давясь, И тропами петлял, презрев дорогу... И в этом оказалось мало проку. А пращур завещал мне Широту; Его супруга, женщина седая, Порой от этой широты страдая, Мне завещала добрую мечту. Всё это так – Не притча и не сказка; Дед не солгал, И бабка не лгала – И русская исконная закваска В характер современника легла. А ведь не будь характера такого – Не знаю, Плыть ли в дали заревой Хоругвям над полынью Куликова, Знамёнам над берлинской мостовой? * * * Пахнет тёмная чаща тёплой смолой еловой, Пахнет июльский ветер дальней волной солёной, Солнцем полуденным пахнут ветви сосны суровой, Девичьим тихим дыханьем – мой березняк зелёный. Если бы стал я незрячим, Если бы ночью туманной В тёмные дали чужие меня бы враги увели, Я бы нашёл тебя, Родина, по запахам нежным и пряным, Что до меня долетели б от ивовой русской земли. * * * Сорокалетние вдовы – Отечественной солдатки – Были уста их медовы, Были их ночи несладки... Время Мололо тяжёлыми жерновами. Господи боже мой, что оно сделало с вами! В белых косынках шамкающие старушки На пенсионный свой харч покупают чекушки, В глиняной миске груда картошки варёной, Каждой старушке налито по рюмке гранёной; Чокнутся ладно, никто не зевает, не мнётся – Так их солдаты пивали когда-то с морозца. Вот затевают беседу разом все, просто: Вмиг осудили завмага Прокопья-прохвоста; Погоревали, что стали тяжёлыми ноги, Дружно решили, что нынче бесчувственны снохи... Ну, а позднее, когда их чуть-чуть разобрало, Вспомнила Марья, как своего собирала, Как собирала, как причитала горюче, Как провожала до переправы на круче... Отодвигаются в сторону хлеб и капуста, Губы поджаты уже не сердито, а грустно. И запевают Надтреснутыми голосами Песню военной поры, Мешая слова со слезами... * * * Без берёзы не мыслю России – Так светла по-славянски она, Что, быть может, в столетья иные От берёзы вся Русь рождена. Под берёзами пели, женили, Выбирали коней на торгах; Дорогих матерей хоронили Так, чтоб были берёзы в ногах. Потому, знать, берёзы весною Человеческой жизнью живут: То смеются зелёной листвою, То серёжками слёзы прольют. * * * Матери бессонны, Когда дети маленькие. Матери бессонны Когда дети большие. Матери бессонны, Когда дети стареют. О, святая бессонность! Чем отблагодарить матерей? Целовать ли им руки, гладить ли белые волосы, Поливать ли цветы на их ранних могилах? Не отблагодарим!.. Как солнце не отблагодарим за свет. Как землю не отблагодарим за зелень. Не отблагодарим!.. Надо просто что-то хорошее делать, Что-то доброе, Что-то великое делать – Тогда улыбнутся и заплачут от счастья Матери, наши матери, Живые и мёртвые. Русские матери Бегали купаться в барский пруд Мальчики крестьянские босые... До сих пор по деревням России Старые их матери живут. Выросли ребята в год удалый И ушли из деревень своих Со звездою алой пятипалой На солдатских шапках боевых. Шли они, костисты и кудрявы, С царской трёхлинейкой, без креста. Смерть есть смерть. Она всегда проста. Где-то возле смерти ходит слава. Пали за Коммуну на войне Рядовые с ясными глазами И застыли в рамках на стене В русских избах рядом с образами. Мир гордится жизнью тех ребят, - Красные солдаты и матросы... Но доныне матери скорбят, Все ещё не выплаканы слёзы. Александра Васильевна Сорок пятый. Пластинки все стёртые, Но счастливо хрипит патефон... И в медалях мужья, И не мёртвые, И не надо им ехать на фронт. Что не потчуешь брагой рассыльного? Где румянец застенчивый твой? Плачешь ты, Александра Васильевна, В подорожник упав головой. Своего, дорогого, чубатого Не дождёшься ты мужа в дому... Незадолго совсем до Девятого Смерть подкралась под Прагой к нему. Так ударило горе оглоблиной – Лишь рыдать и не есть и не пить... Кличут дети на печке нетопленной, Надо встать. Надо печь затопить. Как работала – знает лишь солнышко, А ночами – морозный туман, Чтоб не хуже других дочка Сонюшка, Чтоб обут и одет сын Иван. Лошадьми не по-бабьему правила, По Ояти сплавляла плоты, Жизнь почти ничего не оставила От твоей заревой красоты. Волос блёкнет, и стан твой сутулится, Трудоднём не прокормишь никак... Было время – зерна ровно курице, Да три гривенника в кулак. Сколько нужно душевного, сильного В жизни разума и тепла, Чтобы ты, Александра Васильевна, Все невзгоды превозмогла. Мы со звёздами в небе Как с равными, Мы – надёжные стражи страны, Потому что такими вот славными Матерями на свет рождены. Памяти матери Мать допоздна ждала меня домой, А я с пирушки приходил хмельной; Или в своём бездумии пустом От милой шёл уже часу в шестом... ...................................... А ныне в забытьи или во сне Я жду, что мама постучит ко мне. Придёшь ли ты с седою головой – Перецелую каждый волос твой. Пришлось ли грязь тебе в пути месить – Согрею воду, стану ноги мыть. А если ты с дороги голодна – Я плов сварю и принесу вина Армянского, чей терпкий аромат Тебе напомнит отчий Арарат... Мне говорят – Из-под земли не встать... Шесть лет я жду... Всю жизнь я буду ждать... Колхозные праздники Так нынче пьётся в дни морозные В застолье белое вино!.. Ах, эти праздники колхозные, Где горе вдруг обнажено! Сверкают лозунги высокие, И свет струится с потолка, Смеются бабы одинокие Лет сорока, Ах, сорока... Платки на праздник в лавке куплены, Цветут зимой вкруг головы... Запили бабы морсом клюквенным, Жуют консервы-голубцы. Потом под радиолу сиплую Друг с дружкой пляшут хоть куда! Но жизнь свою сегодня – сытую – Сменяли б трижды на года, Когда за трудодень – лишь галочка И худо с мылом и мукой, Да с фронта в отпуск прибыл Пашечка, Сжал грудь чугунною рукой... А в круг уже выходят парами, И тесен дом от молодых! Под их естественными чарами Застольный разговор притих. И жаркий пляс – Аж об пол шапками, Пьяны от пляски плясуны; И тихий шёпот между бабками: «Ах, только б не было войны...» * * * Радуга цветных карандашей... Сын меня рисует очень просто: Невысокого, как в жизни, роста Ноги, Руки И улыбка До ушей. Мне б с такой улыбкою Служить В беленькой рубашке В балагане – Выбивать бы дробь на барабане Иль на мото по стене кружить. Или бы с улыбкою такой Выбрать мне удел канатоходца И, пока канат не перетрётся, Трогать воздух смелою рукой... Нынче я так мало улыбаюсь, Ничему почти не умиляюсь. Мальчик в прозорливости своей Словно видит – Я с глупцами спелся, Полуправдой вяленой объелся, Раздобрел, как старый соловей. Мальчик будто просит: «Улыбнись, Чтоб улыбка широка-широка, Чтоб она свободна, как дорога, Чтобы беззаботна, словно высь». Покачнусь, А не с руки мне гнуться... Брошу всё. Уйду я от ханжей. Я ещё сумею улыбнуться, Как твой человечек, - До ушей. Моим ученикам Я занимался русским языком С болгарами в полковничьих погонах – Не просто Для партийцев закалённых Командовать глаголом, Как полком. Я обучал Революционеров, Что с Димитровым шли в боях любых. В тиши тоннелей, В глубине карьеров Гестаповцы расстреливали их. Я резок по натуре И запальчив, А здесь был строгим И спокойным я, Я перед ними был почти что мальчик И каждому годился в сыновья. Они в ответах путали спряженья, И мел, как дятел, по доске долбил, Но взоры не просили снисхожденья, И я им твёрдо Тройки выводил. И был потом особенно печален, Ругал себя за строгость В пух и прах... Я, как учитель, был принципиален, А как поэт – их воспевал в стихах. Разговор с лейтенантом авиации - Я невесту люблю твою. – Лейтенант молчит. - Я в любви, как в море тону. – Лейтенант молчит. - Что молчишь? Я не бред мелю... – Лейтенант молчит. - Может, я её разлюблю... Лейтенант встаёт. Лейтенант мёртв, Он разбился в прошлом году, Лейтенант мёртв, Но я с мёртвым беседу веду. Ошибаются в небе один только раз; Перепутаны волосы, кровь запеклась, Он подходит ко мне и горячо Крепкой хваткой сжимает плечо. У него не осталось ни двора ни кола, Лишь любовь огромна, как небо, была К девушке восемнадцати лет... Она плакала очень. А теперь уж не плачет, нет... Мы стоим друг перед другом – Живой и мёртвый стоим, Не товарищи, не ровесники, Не соперники мы с ним. Я всё время вижу Тебя, лейтенант, Я её не обижу, Лейтенант. Лейтенант ко мне подходит, Бледный, как стена, Губы тронуты улыбкой, Спадает с глаз пелена... И впервые любовь постигаю, И впервые я понимаю, Что всего сильнее на свете – Она. * * * Мне подарили город, целый город... Не знаю я – на радость или беду. Мне жарко. Я распахиваю ворот И с женщиной по улице иду. Весь город подарили мне - со снегом, С деревьями, с мостками на ручьях... Я был обыкновенным человеком, А нынче город у меня в руках. И страшно мне до головокруженья, Что женщина, что девочка почти, Как утреннего солнца отраженье, Вновь возникает на моём пути. Всё путано, светло и неизбежно, Мой каждый день сгорает, как звезда. Я всяко жил – и бедно и безбедно, Но так ещё не жил я никогда. Опять пахнуло колдовством в России, Когда, тряхнув бедовой головой, Пленительный, певучий, синий-синий Она мне подарила город свой. И стало мне и радостно и грустно, И сам себя я не пойму никак: Великое всегда так безыскусно, А я всю жизнь искусничал, чудак. Жёнам моих друзей Незавидная женская доля – Быть поэта женой. Вдохновенье пришло – И тогда уж ходи стороной, Поварёшкой не брякни, каблучками не застучи, Не включи телевизор, Просто-напросто сядь и молчи. А случится – и за полночь муж возвратится домой, Потому что у женщины он засиделся другой, Он напишет о ней И отдаст моментально в печать... Это вам ничего, А жене каково прочитать!.. Ах, как каждый мечтает хоть на год стать властителем дум!.. Ах, как каждый сгорает от счастья, любви и тоски!.. Жёны ужин готовят, Для вечера гладят костюм, До дверей провожают, скинув мыльную пену с руки. Жёны кружатся с нами, а всё же от нас не бегут, Жёны – славные парни, не выдадут, не продадут, А продать нас легко, Не причисленных к лику святых... Как бы сделать, ребята, хоть чуть-чуть посчастливее их! Перроны На перронах встречаются и расстаются, На перронах печалятся или смеются, Даже жёны приходят на перроны с цветами – Это так необычно, подумайте сами... Много езжу я. Но перед каждой дорогой На перрон я вступаю с какой-то тревогой И на женщин задумчиво и удивлённо Я смотрю, как томятся под светом неона, Как стучат озабоченно каблучками, Пудрят нос и, смутясь, расстаются с очками... Рожь на гладком перроне не колосится, Не скрипит коростель, не тоскует синица, Но перроны как маленькие планеты: Даже в стужу они своим жаром согреты. * * * Напиши мне, как живёт Нева, Как ей ветер дует в рукава. Помнишь ли смешной, со львами мостик, Где нашёл я нежные слова? Напиши мне, как живёт Нева, И сходи к ней непременно в гости. Мне бы так хотелось увидать Гладь Невы в движенье величавом; Попроси Неву ты обождать Этою зимою с ледоставом. Ну, а птицам просто прикажи, Чтобы никуда не улетали; Чары женщин — острые ножи, Им не только птицы уступали. Ну, а чтоб им не ронять слезу, Не ворчать в метели друг на друга, — Я им много солнца привезу С доброго и радостного юга. И, пожалуйста, на берега, На гранитные и на простые, Сына моего води, пока Признаёт он игры лишь пустые, — Чтобы мальчик, юношею став, Где б ни пировал и ни скитался, От любых прелестниц и забав На Неву, как в детство, возвращался. Напиши мне, как живёт Нева, Как ей ветер дует в рукава. Помнишь ли смешной, со львами мостик, Где нашёл я нежные слова? Напиши мне, как живёт Нева, И сходи к ней непременно в гости. * * * Перевозчик на утлой лодчонке Перевозит меня поутру Не к дружку, не к отпетой девчонке, Не к родительскому двору. В белых камушках берег отлогий, По кустарникам пригоршни гнёзд, И лежит предо мною дорога, Вдоль которой сельпо и погост. Облака опускаются плавно, Окоёма темнеет тесьма, И жена моя, свет-Николавна, Мне сюда не напишет письма. Жил я раньше, любя и беснуясь, Горожанин в цветении сил, Я по сабельным выгибам улиц Не однажды в ночи колесил. Ничего ещё в жизни не поздно, Ведь совсем не навстречу беде Два щурёнка взвиваются в воздух – Видно, жить надоело в воде. Сорок лет – это право, немного, Я ещё и свищу, и пою, Словно в самом начале дорога И вовек мне не быть на краю. * * * Передо мною мир распахнут, Ничем не скован и не сжат, Мои поля ромашкой пахнут, В траве кузнечики трещат. Спускается закат в низины, И неизменно, как часы, Он ляжет спать в кустах малины, Весь в добрых капельках росы. Но ветренною ночью хмурой Следить придётся глухарю, Чтоб хитрый медвежонок бурый С малиною не съел зарю. Мы горожане, горожане, Но в звоне, духоте, пыли Мне снится небо со стрижами, Взмывающими от земли. Коммунисты Мы коммунисты, века сыновья, Добры ладони наши и могучи, В ладонях этих вся Земля моя, Её долины, океаны, кручи. Нам сталь варить и ставить города. Нам это делать смело и упрямо. Как равные мы смотрим солнцу прямо Глаза в глаза. И это так всегда. Сердца стучат – мир слышит этот стук, Сердца горят – и в этом наша сила, И если бы погасло солнце вдруг, То сердце коммуниста бы светило. К нам вся Земля обращена лицом, Лицо Земли – какое диво это! Цветение акаций над крыльцом, Торжественная синева рассвета. Нас миллионы. И у нас в руках Земля. И города её – как гнёзда. А над Землёй, как маки, светят звёзды, А мы шагаем в пыльных сапогах. ...А мы шагаем в пыльных сапогах, За всё в ответе мы на этом свете, А если есть ещё миры – в ответе Мы и за то, что там, в иных мирах! КНИГИ ОЛЕГА ШЕСТИНСКОГО (Библиографическая справка) Друзья навеки. Л., «Советский писатель», 1955. Ливнями смытая весна. Л., «Советский писатель», 1958. Войди в мою жизнь. Л., Лениздат, 1962. Позиция. Л., «Советский писатель», 1964. Звёзды над крышей. Л., Лениздат," 1964. Горница. Л., .Лениздат, 1967. Сестра наша — Болгария. М., «Советский художник», 1967. Стихи о Ленинграде. Л., Лениздат, 1967. Рукопожатье. Л., Детгиз, 1967. Люди вокруг тебя. Л., «Советский писатель», 1968. Лирика П.Матева. Перевод с болгарского. Л., Лениздат, 1968. Стихотворения. Л., Гослитиздат, 1970. Бойницы. Л., «Советский писатель», 1971. Document Outline СОДЕРЖАНИЕ От составителя. Владимир Торопыгин Ленинградская лирика От составителя В Колпине 41-го года