Избранная лирика

Аннотация

ЯРОСЛАВ СМЕЛЯКОВ ИЗБРАННАЯ ЛИРИКА «Библиотечка избранной лирики» Издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия», 1964 Scan, OCR. Spellcheck А.Бахарев СОДЕРЖАНИЕ Стихи Ярослава Смелякова «Если я заболею...» Хорошая девочка Лида Пряха Кладбище паровозов Мама Земля Милые красавицы России Опять начинается сказка Алёнушка Земляника Рязанские Мараты Призывник Книги Я.В.Смелякова СТИХИ ЯРОСЛАВА СМЕЛЯКОВА По признанию самого Ярослава Смелякова, он встретил свою музу в заводской стороне, шедшую «с лопатой, взятой на плечо, и «Политграмотой» под мышкой». И точно, первая же его книга, вышедшая три десятилетия тому назад, была проникнута поэзией рабочего бытия, и в ней властно, уверенно звучал голос молодого хозяина мира, близко принимающего к сердцу не только дела своего цеха, но и самые сложные, ответственные вопросы века. За годы, прошедшие с той поры, новобранец армии стиха стал закалённым, искусным бойцом; талант соединился с мастерством, отвага — с опытом. Но и поныне в его стихах отчётливо слышен «гул коллективный труда», навсегда полюбил он «всей сущностью самой своей» воздух металла и строительства. Нет, Смеляков не ограничил себя связью с группою фактов, хотя бы и самых значительных! Подлинный, большой поэт не знает хронологических и пространственных пределов; всё, чем живёт трудовое человечество, касается его личности, находит отзвук в его мужественном и нежном слове. Стих Смелякова не только запросто вмещает самые несхожие факты и мотивы, но и обладает бесценной многогранностью душевных поэтических красок. Самым чудесным образом сочетаются в нём достоверность, можно даже сказать, деловитость характеристик и оценок с головокружительной и вместе с тем оправданной смелостью сопоставлений, параллелей, связей. Всем своим существом приверженный к реальным событиям и судьбам, он обнаруживает их возвышенную суть, распознаёт легендарность, таящуюся в скромном обличье повседневного. Вот почему в его стихах так часто гостит сказка, возникающая в самых обиходных местах на улице, у проходных ворот, на шоссейных дорогах. Смелый полёт воображения, освещающий разные ряды, разные стороны действительности, обнажает самые, глубинные её устремления, и этот полёт мысли, чувства, фантазии освещён преданностью великим идеям коммунистической эпохи. Поэзия Ярослава Смелякова воюет со всем, что чуждо нашим идеалам и принципам, утверждая красоту и добро, прочно вошедшие в человеческие отношения и характеры. И.Гринберг * * * Если я заболею, к врачам обращаться не стану, Обращаюсь к друзьям (не сочтите, что это в бреду): постелите мне степь, занавесьте мне окна туманом, в изголовье поставьте ночную звезду. Я ходил напролом. Я не слыл недотрогой. Если ранят меня в справедливых боях, забинтуйте мне голову горной дорогой и укройте меня одеялом в осенних цветах. Порошков или капель - не надо. Пусть в стакане сияют лучи. Жаркий ветер пустынь, серебро водопада - Вот чем стоит лечить. От морей и от гор так и веет веками, как посмотришь, почувствуешь: вечно живём. Не облатками белыми путь мой усеян, а облаками. Не больничным от вас ухожу коридором, а Млечным Путём. Хорошая девочка Лида Вдоль маленьких домиков белых акация душно цветёт. Хорошая девочка Лида на улице Южной живёт. Её золотые косицы затянуты, будто жгуты. По платью, по синему ситцу, как в поле, мелькают цветы. И вовсе, представьте, неплохо, что рыжий пройдоха апрель бесшумной пыльцою веснушек засыпал ей утром постель. Не зря с одобреньем весёлым соседи глядят из окна, когда на занятия в школу с портфелем проходит она. В оконном стекле отражаясь, по миру идёт не спеша хорошая девочка Лида. Да чем же она хороша? Спросите об этом мальчишку, что в доме напротив живёт. Он с именем этим ложится и с именем этим встаёт. Недаром на каменных плитах, где милый ботинок ступал, «Хорошая девочка Лида»,- в отчаянье он написал. Не может людей не растрогать мальчишки упрямого пыл. Так Пушкин влюблялся, должно быть, так Гейне, наверно, любил. Он вырастет, станет известным, покинет пенаты свои. Окажется улица тесной для этой огромной любви. Преграды влюблённому нету: смущенье и робость - враньё! На всех перекрёстках планеты напишет он имя её. На полюсе Южном - огнями, пшеницей - в кубанских степях, на русских полянах - цветами и пеной морской - на морях. Он в небо залезет ночное, все пальцы себе обожжёт, но вскоре над тихой Землёю созвездие Лиды взойдёт. Пряха Раскрашена розовым палка, дощечка сухая темна. Стучит деревянная прялка. Старуха сидит у окна. Бегут, утончаясь от бега, в руке осторожно гудя, за белою ниткою снега весенняя нитка дождя. Ей тысяча лет, этой пряхе, а прядей не видно седых. Работала при Мономахе, при правнуках будет твоих. Ссыпается ей на колени и стук партизанских колёс, и пепел сожжённых селений, и жёлтые листья берёз. Прядёт она ветер и зори, и мирные дни и войну, и волны свободные моря, и радиостанций волну. С неженскою гордой любовью она не устала сучить и нитку, намокшую кровью, и красного знамени нить. Декабрь сменяется маем, цветы окружают жилье, идут наши дни, не смолкая, сквозь тёмные пальцы её. Суровы глаза голубые, сияние молний в избе. И ветры огромной России скорбят и ликуют в трубе. Кладбище паровозов Кладбище паровозов. Ржавые корпуса. Трубы полны забвенья, свинчены голоса. Словно распад сознанья - полосы и круги. Грозные топки смерти. Мёртвые рычаги. Градусники разбиты: цифирки да стекло - мёртвым не нужно мерить, есть ли у них тепло. Мёртвым не нужно зренья - выкрошены глаза. Время вам подарило вечные тормоза. В ваших вагонах длинных двери не застучат, женщина не засмеётся, не запоёт солдат. Вихрем песка ночного будку не занесёт. Юноша мягкой тряпкой поршни не оботрёт. Больше не раскалятся ваши колосники. Мамонты пятилеток сбили свои клыки. Эти дворцы металла строил союз труда: слесари и шахтёры, села и города. Шапку сними, товарищ. Вот они, дни войны. Ржавчина на железе, щёки твои бледны. Произносить не надо ни одного из слов. Ненависть молча зреет, молча цветёт любовь. Тут ведь одно железо. Пусть оно учит всех. Медленно и спокойно падает первый снег. Мама Добра моя мать. Добра, сердечна. Приди к ней - увенчанный и увечный - делиться удачей, печаль скрывать - чайник согреет, обед поставит, выслушает, ночевать оставит: сама - на сундук, а гостям - кровать. Старенькая. Ведь видала виды, знала обманы, хулу, обиды. Но не пошло ей ученье впрок. Окна погасли. Фонарь погашен. Только до позднего в комнате нашей теплится радостный огонёк. Это она над письмом склонилась. Не позабыла, не поленилась - пишет ответы во все края: кого - пожалеет, кого - поздравит, кого - подбодрит, а кого - поправит. Совесть людская - мама моя. Долго сидит она над тетрадкой, отодвигая седую прядку (дельная - рано ей на покой), глаз утомлённых не закрывая, ближних и дальних обогревая своею лучистою добротой. Всех бы приветила, всех сдружила, всех бы знакомых переженила. Всех бы людей за столом собрать, а самой оказаться - как будто!- лишней, сесть в уголок и оттуда неслышно за шумным праздником наблюдать. Мне бы с тобою всё время ладить, все бы морщины твои разгладить. Может, затем и стихи пишу, что, сознавая мужскую силу, так, как у сердца меня носила, в сердце своём я тебя ношу. Земля Вот как прожил я жизнь человечью: ни бурана, ни шторма не знал, по волнам океана не плавал, в облаках и во сне не летал. Но зато, словно юность вторую, полюбил я в просторном краю эту чёрную землю сырую, эту милую землю мою. Для неё ничего не жалея, я лишался покоя и сна, стали руки большие темнее, но зато посветлела она. Чтоб её не кручинились кручи и глядела она веселей, я возил её в тачке скрипучей, так, как женщины возят детей. Я себя признаю виноватым, но прощенья не требую в том, что её подымал я лопатой и валил на колени кайлом. Ведь и сам я, от счастья бледнея, зажимая гранату свою, в полный рост поднимался над нею и, простреленный, падал в бою. Ты дала мне вершину и бездну, подарила свою широту. Стал я сильным, как тёрн, и железным - даже окиси привкус во рту. Даже жёсткие эти морщины, что по лбу и по щёкам прошли, как отцовские руки у сына, по наследству я взял у земли. Человек с голубыми глазами, не стыжусь и не радуюсь я, что осталась земля под ногтями и под сердцем осталась земля. Ты мне небом и волнами стала, колыбель и последний приют... Видно, значишь ты в жизни немало, если жизнь за тебя отдают. Милые красавицы России В буре электрического света умирает юная Джульетта. Праздничные ярусы и ложи голосок Офелии тревожит. В золотых и тёмно-синих блёстках Золушка танцует на подмостках. Наши сестры в полутёмном зале, мы о вас ещё не написали. В блиндажах подземных, а не в сказке Наши жены примеряли каски. Не в садах Перро, а на Урале вы золою землю удобряли. На носилках длинных под навесом умирали русские принцессы. Возле, в государственной печали, тихо пулемётчики стояли. Сняли вы бушлаты и шинели, старенькие туфельки надели. Мы ещё оденем вас шелками, плечи вам согреем соболями. Мы построим вам дворцы большие, милые красавицы России. Мы о вас напишем сочиненья, полные любви и удивленья. Опять начинается сказка Свечение капель и пляска. Открытое ночью окно. Опять начинается сказка на улице, возле кино. Не та, что придумана где-то, а та, что течёт надо мной, сопутствует мраку и свету, в пыли существует земной. Есть милая тайна обмана, журчащее есть волшебство в струе городского фонтана, в цветных превращеньях его. Я, право, не знаю, откуда свергаются тучи, гудя, когда совершается чудо шумящего в листьях дождя. Как чаша содружества - брагой, московская ночь до окна наполнена тёмною влагой, мерцанием капель полна. Мне снова сегодня семнадцать. По улицам детства бродя, мне нравится петь и смеяться под зыбкою кровлей дождя. Я вновь осенён благодатью и встречу сегодня впотьмах принцессу в коротеньком платье с короной дождя в волосах. Алёнушка У моей двоюродной сестрички твёрдый шаг и мягкие косички. Аккуратно платьице пошито. Белым мылом лапушки помыты. Под бровями в солнечном покое тихо светит небо голубое. Нет на нем ни облачка, ни тучки. Детский голос. Маленькие ручки. И повязан крепко, для примера, красный галстук - галстук пионера. Мы храним - Алёнушкино братство - нашей Революции богатство. Вот она стоит под небосводом, в чистом поле, в полевом венке - против вашей статуи Свободы с атомным светильником в руке. Земляника Средь слабых луж и предвечерних бликов, на станции, запомнившейся мне, две девочки с лукошком земляники застенчиво стояли в стороне. В своих платьишках, стираных и старых, они не зазывали никого, два маленькие ангела базара, не тронутые лапами его. Они об этом думали едва ли, хозяечки светающих полян, когда с недетским тщаньем продавали ту ягоду по два рубля стакан. Земли зелёной тоненькие дочки, сестрёнки перелесков и криниц, и эти их некрепкие кулёчки из свёрнутых тетрадочных страниц, где тихая работа семилетки, свидетельства побед и неудач и педагога красные отметки под кляксами диктантов и задач... Проехав чуть не половину мира, держа рублёвки смятые в руках, шли прямо к их лукошку пассажиры в своих пижамах, майках, пиджаках. Не побывав на маленьком вокзале, к себе кулёчки бережно прижав, они, заметно подобрев, влезали в уже готовый тронуться состав. На этот раз, не поддаваясь качке, на полку забираться я не стал - ел ягоды. И хитрые задачки по многу раз пристрастно проверял. Рязанские Мараты Когда-нибудь, пускай предвзято, обязан будет вспомнить свет всех вас, рязанские Мараты далёких дней, двадцатых лет. Вы жили истинно и смело под стук литавр и треск пальбы, когда стихала и кипела похлёбка классовой борьбы. Узнав о гибели селькора иль об убийстве избача, хватали вы в ночную пору тулуп и кружку первача и - с ходу - уезжали сами туда с наганами в руках. Ох, эти розвальни и сани без колокольчика, впотьмах! Не потаённо, не келейно - на клубной сцене, прямо тут, при свете лампы трёхлинейной вершились следствие и суд. Не раз, не раз за эти годы - на свете нет тяжельше дел!- людей, от имени народа, вы посылали на расстрел. Вы с беспощадностью предельной ломали жизнь на новый лад в краю ячеек и молелен, средь бескорыстья и растрат. Не колебались вы нимало, За ваши подвиги страна вам - равной мерой - выдавала выговора и ордена. И гибли вы не в серной ванне, не от надушенной руки. Крещенской ночью в чёрной бане вас убивали кулаки. Вы ныне спите величаво, уйдя от санкций и забот, и гул забвения и славы над вашим кладбищем плывёт. Призывник Под пристани гомон прощальный в селе, где обрыв да песок, на наш пароходик недальний с вещичками сел паренёк. Он весел, видать, и обижен, доволен и вроде как нет, - уже под машинку острижен, ещё по-граждански одет. По этой-то воинской стрижке, по блеску сердитому глаз мы в крепком сибирском парнишке солдата признали сейчас. Стоял он на палубе сиро и думал, как видно, что он от прочих лесных пассажиров незримо уже отделён. Он был одинок и печален среди интересов чужих: от жизни привычной отчалил, а новой ещё не достиг. Не знал он, когда между нами стоял с узелочком своим, что армии Красное знамя уже распростёрлось над ним. Себя отделив и принизив, не знал он, однако, того, что слава сибирских дивизий уже осенила его. Он вовсе не думал, парнишка, что в штатской одежде у нас военные красные книжки тихонько лежат про запас. Ещё понимать ему рано, что связаны службой одной великой войны ветераны и он, призывник молодой. Поэтому, хоть небогато – нам не с чего тут пировать, - мы, словно бы младшего брата, решили его провожать. Решили хоть чуть, да отметить, хоть что, но поставить ему. А что мы там пили в буфете, сейчас вспоминать ни к чему. Но можно ли, коль без притворства, а как это есть говорить, каким-нибудь клюквенным морсом солдатскую дружбу скрепить? КНИГИ Я.В.СМЕЛЯКОВА (Библиографическая справка) Стихи. Библиотечка «Огонька», 1932. Работа и любовь. ГИХЛ, 1932. Счастье. М., изд-во «Молодая гвардия», 1934. Стихи. М., изд-во «Советский писатель», 1940. Кремлёвские ели. М., изд-во «Советский писатель», 1947. Строгая любовь. М., изд-во «Советский писатель», 1956. Избранные стихи. М., Гослитиздат, 1957. Разговор о главном. М., изд-во «Советский писатель», 1959. Стихи. М., Гослитиздат, 1961. Работа и любовь. М., изд-во «Молодая гвардия», 1-е и 2-е издания, 1960 и 1963 гг. Хорошая девочка Лида. М, изд-во «Московский рабочий», 1963. Document Outline СОДЕРЖАНИЕ Стихи Ярослава Смелякова Пряха Мама Земля Милые красавицы России Опять начинается сказка Земляника Рязанские Мараты