Когда-то в далеком туманном прошлом она уже испытала самое настоящее блаженство в то мгновение, когда мужское семя оплодотворяло ее яйцеклетку; способность ощущать это как величайшее наслаждение было свойственно любой женщине ее племени. Даже спустя века в ней жила память о том потрясающем миге.

Для Властителей не был тайной пол еще не родившегося ребенка, и Мириам с Юминисом придумали имя своему мальчику, полюбив его с той наполненной радостью ночи. Затем наступила беременность, год вынашивания плода… и боль потери, которую, казалось, невозможно пережить, когда маленькое мертвое тельце положили ей на живот. Вскоре ее возлюбленный муж последовал за сыном. Ее безграничная любовь и забота оказались бессильны перед странным состоянием, которое овладело Юминисом. Он перестал есть и внешне ничем не отличался от холодной мумии, одни только глаза продолжали сиять… словно неизбежная смерть обрела для него особый смысл, а голод наделил высшей степенью превосходства.

Неужели Юминис не мог смириться с потерей сына, или это было какое-то другое, еще более невыносимое отчаяние? Он, как и Мириам, уважал человеческий разум и, подобно ей, не раз высказывался по этому поводу: возможно, люди уже достигли той стадии развития, когда охота на них становится грехом?

А что, если грех – просто быть Властителем? Что, если охота на разумную дичь – убийство? Наверняка Юминис довел себя до смерти этими вопросами… а еще воспоминаниями о синем безжизненном тельце, которое он так осторожно приложил к ее груди…

Твои родные умирают для всего мира, но остаются жить в твоем сердце. Мириам продолжала любить мужа еще много лет, но в конце концов воспоминания поблекли, как восковые краски на его портрете, который она когда-то заказала у Эратосфена, непоседливого коротышки, настоящего гения из Александрии.

Старая Александрия… ароматы мирры и кардамона, шепоты ночи, шумные базары… Мириам помнила гулкий дворец Клеопатры, Академию с ее огромной библиотекой. Она прочла там все 123 пьесы Софокла, присутствовала на их постановках. Сколько из них сохранилось – кажется, только семь?

За все эти долгие годы она так и не сумела найти того, кто занял бы место Юминиса. Отчасти причиной тому было то, что ее соплеменники собирались только раз в сто лет, и ухаживания допускались только в этот период. Теперь настал момент, когда ни о каком выборе не могло быть и речи – или она найдет кого-нибудь, или никогда не подарит миру еще одного Властителя.

Единственным утешением Мириам оставались ее любовники. Но, разумеется, и они не могли осознать того одиночества, что заставляло ее изменять их природу, создавая в них свой собственный образ.

Она выбирала для себя симпатичных особей, страстных и чувственных, – пол значения не имел, и у мужчин, и у женщин есть свои привлекательные стороны, – и соблазняла их, мягко, нежно, ласковым взглядом и неторопливой рукой. Следующий шаг – в гипнотическом сне наполнить их вены своей кровью, и тогда случалось чудо: избранные ею оставались молодыми еще много, много лет. Мириам говорила им, что они обрели бессмертие, и тем привязывала к себе, как глупых маленьких щенков. Точно так произошло и с этой сладкой красоткой, которая теперь вела ее дом и дела в Нью-Йорке, согревала ей постель и охотилась с ней… близкая ей по духу женщина, такая прелестная и умная, раздираемая ничтожными человеческими противоречиями. Чтобы жить, чтобы утолить голод, бывший доктор Сара Робертс, автор книги «Сон и возраст», в которой она, как утверждала Мириам, «приподняла завесу, скрывавшую великую тайну», должна была убивать людей. Это мучило бедняжку больше, чем всех предыдущих любовников Мириам; ей, врачу, не давала покоя клятва Гиппократа.

Несколько лет тому назад Мириам чуть не потеряла Сару, но сумела ее вернуть. Не мешало бы ей испытывать побольше благодарности и быть поуступчивее, но женщину преследовал пережитый ужас, и Мириам не могла слишком строго относиться к подруге: каково это, лежать в гробу, медленно разлагаясь, но не умирая.

Сара как никто другой до нее в подобной ситуации понимала, что участь ее предрешена. Используя все свои обширные знания в области геронтологии, она пыталась одолеть процесс старения, которому предстояло неизбежно поглотить свою жертву, несмотря на тот факт, что сердце Сары гнало по сосудам кровь Мириам.

Довольно, пора подумать о другом. Мириам всегда удручало то, сколько мук доставляли человеческим любовникам и жизнь, и смерть. Но только не сейчас, только не в ночь, полную нервного волнения, ночь открытия Азиатского конклава. Избранный ею здесь, по крайней мере, будет жить вечно. И Мириам придется ему подчиниться… хотя бы на время беременности.

Итак, впереди – длинные, молчаливые дни, осторожные, медленно ползущие ночи. Именно так все и должно случиться. Она буквально ощутила маленькое тельце в своем животе, на мгновение представив, как после родов обнимет малыша, пока он еще розовый и горячий, словно только что насытившийся Властитель.

…Непонятно, как азиаты выносят этот жуткий климат! И в то же время жара все-таки приятна. Как замечательны длинные дурманящие ночи, которые проводишь на влажных от пота простынях, предаваясь наслаждениям, подвластным только твоим фантазиям.

Соплеменники Мириам остерегались наркотиков, утверждая, что лучше умереть, чем попасть в наркотическую зависимость на многие тысячи лет жизни. Они просто испытывали предубеждение к наркотикам и считали их пустым занятием, раз те созданы на потеху людей. Но что может сравниться с пропахшим имбирем гашишем в Танжере или трубкой выдержанного опия здесь, в Чиангмае, душными ночами, когда воздух особенно неподвижен?