Хотя тактически мне было удобнее числиться в Лондонском университете, в реальности это означало, что в Кембридже я была изолирована от других учащихся. Семинары и занятия с моим научным руководителем Аленом Дейермондом давали мне очень много, но я не могла часто выбираться туда. В Кембридже я пользовалась библиотекой и писала диссертацию, но мне было не с кем обсудить мое исследование. Благодаря доктору Дороти Нидхэм я стала аффилированным членом колледжа Люси Кавендиш, недавно основанного академического общества для учащихся женщин старше двадцати одного года. Посредством безупречной организации (покормить, искупать и уложить Роберта в кроватку; приготовить ужин для Стивена и оставить на столе) я могла пару раз за семестр выбираться на праздничные ужины колледжа Люси Кавендиш, проходившие в Колледже Черчилля.

Решение проблемы, связанной с академической изоляцией, нашлось самым неожиданным образом – через друга Роберта, Иниго Шаффера. На первом дне рождения Иниго присутствовала жизнерадостная шестилетняя девочка с каштановыми волосами и в огромных зеркальных солнечных очках по имени Крессида Дронке. Она поразила публику, состоящую из маленьких мальчиков и их рукоплещущих мамаш, длинным и обстоятельным пересказом спектакля «Ромео и Джульетта», на который ее недавно сводили родители. В столь раннем приобщении к Шекспиру не было ничего удивительного: Крессида являлась заядлой театралкой с младенческих лет.

Я уже слышала о Питере Дронке, преподавателе по средневековой латыни; его считали одним из самых интеллектуально одаренных профессоров Кембриджа. Помимо средневековой латыни, Питера интересовал целый диапазон вопросов, связанных с литературой Средневековья, включая предмет моего исследования. Случайная встреча на детском дне рождения привела к тому, что у меня появился неофициальный, суррогатный научный руководитель в Кембридже. Питер был всегда готов поделиться своими обширными познаниями и предложить полезные находки и ссылки, а также конструктивную критику, а его жена Урсула, изучающая древненорвежские и исландские саги, постоянно поддерживала меня в научных поисках. Еще одним неоспоримым преимуществом встречи с Питером и Урсулой стало их приглашение на закрытые неформальные семинары, которые они проводили у себя дома по четвергам. Только Питер действительно владел теми зачастую трудными для понимания темами, которые обсуждались на семинарах, поскольку их предмет был невероятно эклектичным: актуальные исследования литературы позднего классицизма и Средневековья в европейском масштабе. Мы, студенты, почтительно сидели на горчичного цвета ковре, находясь буквально у ног одного из величайших ученых современности.

Меня поразило и порадовало то, насколько эти семинары объединили в моем сознании литературоведение и космологию, пусть средневековую. Неизбежно наши дискуссии возвращались к интеллектуальной волне XII века, исходившей от школы Шартрского собора в Париже. В соответствии с ее воззрениями, Бога, Вселенную и человечество можно познать при помощи цифр, весов и геометрических систем, что в мгновение ока превратило теологию в математику. Новые университеты Парижа и Оксфорда находились у истоков продолжительных и насыщенных интеллектуальных дебатов, в процессе которых лучшие ученые и теологи состязались в познании природы Бога и созидания, а также истории происхождения Вселенной. Стремительный ренессанс XII века произошел во многом благодаря революционным идеям, зародившимся в Испании: в 1085 году крестоносцы отвоевали Толедо у мавров, и этот город стал средоточием культур и языков, одним из богатейших культурных центров Европы и известной школой перевода, сохранившей неоценимое наследие арабской литературной традиции и предположительно утраченные произведения античной классики.

В XIII веке король Кастилии Альфонсо Мудрый способствовал укреплению репутации Толедо в качестве крупного центра науки и перевода тем, что сам участвовал в научной деятельности, пропагандируя использование испанского языка, а не латыни для составления документов, а также инициируя различные исторические проекты на этом языке. Переводы, созданные за время его правления, имеют даже большее значение, чем другие проекты Альфонсо. Среди этих переводов – книга об игре в шахматы, научное исследование природы света знаменитого в XI веке арабского ученого Альхазена, закладывающее основы для учения Леонардо да Винчи, созданного им в Северной Италии в XV веке, а также «Альмагест», классический труд Птолемея, александрийского математика и астронома, жившего во II веке нашей эры.

«Альмагест», написанный на греческом языке, существовал только в арабской версии, пока Альфонсо не заказал его перевод в Толедо. Космологическая модель Вселенной Птолемея основывается на концепции Аристотеля и состоит из неподвижной Земли, вокруг которой вращаются Солнце, Луна, планеты и звезды. В геоцентрической модели Птолемея Земля покоится в центре Вселенной, а небесные тела – звезды, Солнце, Луна и планеты – двигаются по своим орбитам, расположенным на отдельных стационарных сферах. Система эпициклов, согласно которой планеты движутся каждая по своему кругу, а центр, в свою очередь, движется по малому кругу, объясняет видимую неравномерность движения небесных тел. Вокруг сферы Сатурна находится сфера, на которой неподвижные относительно нее звезды перемещаются по небу, а за ее пределами существует перводвигатель, загадочная божественная сила, приводящая в движение все сферы. Слаженное циркулярное движение планет по своим орбитам создает музыку сфер, небесную гармонию. Модель Птолемея не совпадала с библейской картиной Вселенной, согласно которой существуют небеса, плоская земля и ад под ее поверхностью, но поскольку ее можно было адаптировать к традиционной картине (Бог на небесах, ад в глубинах земли), она стала догмой христианского вероучения до тех пор, пока ее не поставил под сомнение польский астроном Коперник в XVI веке. Для христианской церкви наиболее важным следствием геоцентрической модели было то, что человек, обитающий на Земле, находился в центре Вселенной и что божественное внимание было сосредоточено исключительно на нем и его поведении.

Стивен посетил один из семинаров по ранней космологии в гостиной Дронке в обществе коллеги с кафедры, Найджела Вайсса, чья жена Джуди регулярно посещала их дом. Оба ученых вынуждены были согласиться с тем, что мышление философов XII века, среди которых были Тьерри Шартрский и Алан Лилльский, и XIII столетия – Роберта Гроссетеста и Роджера Бэкона – отличалось поразительной дальновидностью, точностью и наблюдательностью. Среди философов была и женщина, высокообразованная аббатисса Хильдегарда Бингенская, предложившая собственную версию космологии, в которой Вселенная имеет форму яйца. Хильдегарда Бингенская во многом опережала свое время. Она не только занималась космологией, но и считала, что роль женщины – исправлять социальные и религиозные промахи, совершенные мужчинами из-за их слабости; она предложила другим женщинам следовать своему примеру и предпринимать миссионерские походы вдоль Рейна, читая проповеди, уличая еретиков и устраняя социальную несправедливость.

Во время этих семинаров, в частности того, который посетили Стивен и Найджел Вайсс, у меня возникло несколько забавных аналогий. Больше всего мне бросилось в глаза то, что во второй половине ХХ века положение женщины в обществе, как оказалось, не очень-то изменилось по сравнению с веком XII, несмотря на деятельность Хильдегарды, неоднократно подтверждавшей потенциал и способности женщин. Что касается космологии, меня поразила мысль о том, что, несмотря на революционный научный прогресс XX века, некоторые концептуальные связи с прежними теориями сохранились до сих пор. Система Птолемея, легко принятая в XIII веке, но затем уступившая место гелиоцентрической системе Коперника, все еще, как ни странно, не сдавала свои позиции в том, что касается одного из космологических принципов XII века: антропного принципа.