Александр Смолин, увернувшийся от шайбы в каком-то матче, на следующей же тренировке был поставлен в ворота, и ему стали бросать от синей линии — изо всех сил — два-три игрока, среди которых находился Фирсов со своим страшным по силе броском. «Тарасов, — вспоминает Смолин, — раз и навсегда отбил у меня желание уворачиваться от шайбы».

Трусость, страх игроков Тарасов искоренял простыми методами. Запускал, к примеру, молодого Анисина на тренировке против шести защитников сразу. Если Анисин не пробивался сквозь частокол тел, Тарасов кричал: «Трус! Характера нет!» После этого страх исчезал, и хоккеист смело шел напролом. Защитники порой молодых форвардов жалели — и тогда сами сполна получали от Тарасова: «Почему пропустили этого огольца!» «Втыкал» он хоккеистам и тогда, когда на занятиях те начинали жалеть Третьяка. Называл их «кисейными барышнями» и задавал вопрос: «Ты на тренировке или штаны по льду возишь?» «Самое страшное, — вспоминает Анисин, — когда Тарасов переставал кого-то ругать. Значит, через неделю этого игрока в команде уже не будет».

…Ненависть в противостоянии СССР — Чехословакия была взаимной. Йозеф Голонка, например, забросив шайбу в ворота советской сборной, распластывался на льду и, предлагая публике представить в его руках винтовку вместо клюшки, целился в Тарасова. Чехи исподтишка шпыняли советских хоккеистов клюшками, норовя попасть в не защищенные амуницией места, обзывались, плевали, показывали непристойные жесты, провоцировали на ответные действия и тут же артистично валились на площадку, вопя о помощи. В этих занятиях, мужчин недостойных, усердствовали братья Холики и Вацлав Недомански. По свидетельству Александра Пашкова, Недомански, швырявший шайбу на скамейку запасных сборной СССР в надежде попасть в Тарасова, во время процедуры рукопожатий плюнул в лицо советскому хоккеисту.

Тарасов тоже себя не сдерживал. Он призывал своих игроков давать отпор каждой выходке чехов и не выбирал слов и выражений, оценивая действия Недомански и компании. Разумеется, чехи, знавшие русский язык со школьной скамьи, понимали и то, что кричал в их адрес Тарасов. А если не понимали, то догадывались.

Доходило до того, что если сборные СССР и Чехословакии размещали в одной гостинице, чехи немедленно собирали пожитки и переезжали в другой отель. Когда обе команды оказывались в одном помещении, скажем, во время обеда в ресторане, атмосферу взаимной антипатии можно было, что называется, разрезать ножом.

Чехословацкие болельщики разворачивали на трибунах плакаты с нарисованными танками. На баннерах писали: «Вы нам танки, мы вам — бранки» (заброшенные шайбы). В Саппоро во время игры с чехами Чернышев стоял, облокотившись на бортик, и Недомански умышленно запустил в него шайбой. К счастью, не попал. Именно тогда Тарасов обложил чеха словами, которые тот запомнил на всю жизнь. «На Тарасова я до сих пор имею зуб, — говорил он во время Санкт-Петербургского чемпионата мира 2000 года репортеру. — Какими словами обзывал он меня со скамейки запасных, не передать. Не думал, наверное, о том, что русский язык мы тогда изучали в школе и что я его прекрасно понимал».

«В последнем и решающем матче, — пишет в «Золотой книге сборной СССР по хоккею» Семен Вайханский, вспоминая Саппоро, — она (советская команда. — А. Г.) убедительно обыграла Чехословакию, в очередной раз лишив золотых наград своих главных конкурентов. По-видимому, нервы обеих сторон были напряжены до предела, и острый на язык Тарасов что-нибудь “лишнее” бросил со своего тренерского места разгоряченным соперникам». В ответ на это, дескать, Недомански и запустил в него шайбой.

Запустил — правда, не в Тарасова, а в Чернышева. И не после проигранного матча, а во время игры, в ходе которой чехословацкие «друзья» только и делали, что провоцировали наших хоккеистов. Да и вряд ли стоит ставить знак равенства — «нервы обеих сторон были напряжены до предела» — между сборными СССР и Чехословакии.

Недомански, надо сказать, долгое время оставался для советской прессы персоной нон грата. Евгений Майоров, из высококлассного хоккеиста превратившийся в высококлассного телевизионного комментатора, в конце 70-х годов был отправлен с командой «Крылья Советов» в турне по Северной Америке — вести репортажи о товарищеских матчах. Первая игра — в Детройте. А за «Детройт», помнил Евгений Александрович, играл недавно убежавший из Чехословакии в США Недомански. Майоров пошел к начальству: «Как быть?» — «Да ладно, — сказали ему, — не называй его и всё».

Легко сказать — «не называй». Идет матч. Недомански забрасывает «Крыльям» шайбу. К тому же — победную. «А я молчу, как партизан, — рассказывал Евгений Майоров много лет спустя. — Потом называю фамилию первого попавшегося на глаза хоккеиста “Детройта”. Однако тут же, как на грех, на повторе показывают спину Вацлава, забрасывающего шайбу А на спине надпись — “Nedomansky”. Честно скажу, стыдно было, но поделать я ничего не мог».

«…Да они все такие — Голонка, Недомански, братья Штястны, другие братья — Холики, — говорил в интервью Александр Гусев. — Младший, Иржи, еще ничего. А Ярослав… Прозвище у него было — Сопливый. Еле дотронешься до него — падает, будто зарезали. А сами били исподтишка, плевали. За чехов меня Сергей Павлов, председатель Спорткомитета, и дисквалифицировал…»

Хоккейная сборная СССР в Праге провела в марте 1975 года три выездных матча в рамках известинского турнира с командой Чехословакии. Игры вызвали огромный интерес — на них присутствовали все члены Политбюро КПЧ. В последнем матче Гусев применил против одного из чехов жесткий силовой прием. В рамках правил, но так получилось, что клюшкой попал сопернику в подбородок, и его унесли на носилках… Это был Мариан Штястны, перед этим ударивший Гусева кулаком в лицо. Гусев тогда ответил, Штястны рухнул, и Гусев напрасно, приподняв чеха за шлем, врезал ему второй раз. В зале поднялся невообразимый шум. Советскую команду закидали банками из-под пива, зажигалками, монетами. Чехословацкие начальники в этот же вечер позвонили с жалобами своим московским коллегам.