— С каких это пор Барр спешит на выручку Бьюкенену?

Темпл пожалела о том, что ее двенадцатисантиметровые каблуки не могут помочь ей стать выше, чем метр шестьдесят пять.

— У него был сердечный приступ, — ответила она с большим достоинством.

— Мне это известно. Это случилось в моем присутствии. Я повторяю вопрос: с каких пор вы бросаетесь на выручку Бьюкенену?

— Я знаю, что он скотина, но…

Молина подняла свои великолепные брови — ей явно было незнакомо такое понятие, как сострадание ближнему.

Темпл перенесла вес с одного каблука на другой и одновременно сменила тактику, решив предложить резон, понятный даже полицейским:

— Эта работа очень хорошо оплачивается, — сообщила она железным тоном.

— Вы уж определитесь с причиной. Или вы пришли сюда из жалости, или из жадности. Что-то одно.

— Допустим, я просто хорошо знаю, каково это — наткнуться на мертвое тело, когда твоя работа заключается в том, чтобы все шло как можно более гладко.

Молина неожиданно сменила тему:

— Бьюкенен был до смерти напуган, хотя, возможно, вам он в этом не признался. Не свовсем обычное убийство.

— Не совсем… обычное? Может, это самоубийство? Молина долго молчала, и это молчание привело к тому,

что Темпл попалась в ловушку и начала выдавать информацию, вместо того, чтобы ее собирать:

— Повешение ведь не очень распространенный способ убийства. Но, с другой стороны, жертву, вроде бы, оглушили, так что это не может быть суицидом…

— Почему? Жертва могла удариться головой, залезая на стул перед тем, как накинуть петлю на крюк. И, кстати, откуда вам известно про рану на голове?

— Кто-то мне сказал…

— Кто?

Темпл очень не любила выдавать своих осведомителей, особенно таких идиотских.

— Саванна Эшли.

— Саванна Эшли?! Да вы, я смотрю, развернули бурную деятельность. Сколько времени вы уже здесь?

— Ну… где-то около часа.

Молина вздохнула и полезла в карман жакета. Темпл никогда не видела, чтобы лейтенант носила сумку. То ничтожное количество косметики, которым она пользовалась, как и разные женские мелочи, наверное, были распиханы по карманам вместе с полицейским жетоном и пистолетом.

Темпл уставилась на простую белую визитку, которую Молина извлекла на свет и протянула ей.

— Позвоните мне, если услышите что-нибудь, чего я, по вашему мнению, не знаю. Это криминальная ситуация, в которую опять вовлечено огромное количество народу, и я не могу позволить себе игнорировать слухи. Но держитесь подальше от расследования, не суйте свой нос, куда не надо.

Молина повернулась, чтобы уйти.

— Подождите, лейтенант! А что именно вы знаете, чтобы я знала, что вы это знаете, и не говорила вам то, что вы знаете, думая, что вы не знаете?

— Это что, еще одно проявление блестящих ораторских способностей мисс Темпл Барр? Вам кто-нибудь говорил, что вы смертельно надоедливы?

— Нет!

— Ну, значит, я буду первой. Ладно. Факты, известные мне, будут в газетах. Много фактов. Но лучше вам, конечно, получить информацию из первых уст, чтобы лишний раз не впутываться в неприятности.

— Может, сядем? — попросила Темпл.

Лейтенант Молина бросила взгляд на туфельки Темпл и покачала головой:

— Убиться можно на таких каблуках.

Потом она подтянула к себе свободный стул и села. Темпл рухнула на соседний. Молина и сидя возвышалась над ней, но, по крайней мере, Темпл больше не чувствовала себя туристом в тени статуи Свободы, задрапированной в темно-синий поплин.

— Я пропустила новости вчера вечером, — призналась она. — Кто эта девушка, которую убили?

Молина вытащила узкий линованный блокнот из бездонного кармана своего жакета и пролистала страницы.

— Выходила на сцену под именем Глинда. Настоящее имя — Дороти Хорват. Стриптизерши говорят, что у нее была внешность, от которой даже мертвец слетел бы с катушек. То, каким образом она умерла, прикончило всю красоту. Родилась четвертого марта тысяча девятьсот шестьдесят третьего года в Таксоне, штат Аризона. Говорила, что ей двадцать шесть, свидетельство о рождении утверждает, что тридцать. Никаких следов семьи, учебы, работы. У таких женщин это в порядке вещей: клубы, переезды — дом для стриптизерш, их большая семья.

— А семейные ссоры в этой большой семье случаются? Молина улыбнулась сжатыми губами и закрыла блокнот:

— Смешно даже спрашивать. Разумеется, случаются. Ссоры из-за мужчин, из-за чаевых, из-за выступлений, из-за костюмов. Эти самые стринги со стразами, на которых она была повешена…

— Как это возможно, лейтенант? — перебила Темпл. — Стринги же такие крохотные, как на них можно повесить?

— Заключенные в тюрьмах умудрялись повеситься на шнурках от ботинок. Стринги прекрасно растягиваются, а большинство сценических стрингов еще и очень крепкие. Они ведь служат зажимом для чаевых, которые зрители засовывают за резинку. Плюс, если стриптизерша на сцене потеряет трусики, она может оказаться в тюрьме за нарушение закона: в некоторых штатах это считается оскорблением общественной морали. Темпл с улыбкой кивнула, соглашаясь: