Голова вздремнул, наевшись досыта, позевал на все четыре стороны, встряхнулся и со скуки захотел послушать хороших песен. Закричал он рассыльного; прибежала вприпрыжку ворона, отвернула учтиво нос в сторону и спросила: «Что-де прикажешь?»

– Поди, – сказал голова, – позови ко мне скорёшенько что ни есть лучшего певчего; пусть он убаюкает меня, хочу послушать его, вздремнуть и наградить его.

Подпрыгнула ворона, каркнула и полетела, замахав крыльями, что тряпицами, словно больно заторопилась исполнить волю начальника, а отлетев немного, присела на сухое дерево, стала чистить нос и думать: «Какую-де птицу я позову?» Думала-думала и надумалась, что никому не спеть против родного детища её, против воронёнка, и притащила его к орлу.

Орёл, сидя, вздремнул было между тем сам про себя маленько, и вздрогнул, когда воронёнок вдруг принялся усердно каркать, сколько сил доставало, а там стал повёртывать клювом, разевая его пошире, и надседался всячески, чтобы угодить набольшему своему. Старая ворона покачивала головой, постукивала ножкой, сладко улыбалась

и ждала большой похвалы и милости начальства; а орёл спросил, отшатнувшись:

– Это что за набат? Режут, что ли, кого аль караул кричат?

– Это песенник, – отвечала ворона, – мой внучек; уж лучше этого хоть не ищи, государь, по всему царству своему не найдёшь.

Слепой спросил зрячего товарища своего, такого же нищего и калеку:

– Где был?

– У кума.

– Что ж, накормил?

– Накормил.

– А что ел?

– Кашу с молоком.

– С молоком? А что такое молоко, какое оно бывает?

– Сладкое да белое.

– А какое это белое?

– Да белое, как гусь.

– А гусь, какой он?

– А вот какой, – ответил тот, согнув руку клюкой, как шея у гуся, и дал ощупать.

Слепой ощупал руку и успокоился.

– Ну что, знаешь теперь, какое молоко? – спросил его товарищ.

– Знаю, – ответил слепой.

Чего Бог не дал человеку, о том судить и рядить не надо. Не толкуй же о том, чего не знаешь, как слепой о молоке, а слушайся того, кто больше тебя видел и знает, а тебе желает добра.

Рано утром встал охотник, взял ружьё, патроны, сумку, позвал своих двух собак и пошёл стрелять зайцев.

Был сильный мороз, но ветра совсем не было. Охотник шёл на лыжах и разогрелся от ходьбы. Ему было тепло.

Собаки забегали вперёд и выгоняли на охотника зайцев. Охотник ловко стрелял и набил пять штук. Тут он заметил, что зашёл далеко.

«Пора и домой, – подумал охотник. – От моих лыж видны следы, и, пока не стемнело, я по следам дойду домой. Перейду овраг, а там уже недалеко».

Он спустился вниз и увидел, что в овраге черным-черно от галок. Они сидели прямо на снегу. Охотник понял, что дело неладно.

И верно: он только вышел из оврага, как задул ветер, пошёл снег, и началась метель. Впереди ничего не было видно, следы запорошило снегом.

Охотник свистнул собак.

«Если собаки не выведут меня на дорогу, – подумал он, – я пропал. Куда идти, я не знаю, заблужусь, занесёт меня снегом, и я замёрзну».

Пустил он собак вперёд, а собаки отбегут пять шагов – и охотнику не видно, куда за ними идти. Тогда он снял пояс, отвязал все ремешки и верёвки, какие на нём были, привязал собак за ошейник и пустил вперёд. Собаки его потащили, и он на лыжах, как на санях, приехал к себе в деревню.

Он дал каждой собаке по целому зайцу, потом разулся и лёг на печь. А сам всё думал:

«Кабы не собаки, пропал бы я сегодня».

Каждое утро хозяйка выносила утятам полную тарелку рубленых яиц. Она ставила тарелку возле куста, а сама уходила.

Как только утята подбегали к тарелке, вдруг из сада вылетала большая стрекоза и начинала кружиться над ними.

Она так страшно стрекотала, что перепуганные утята убегали и прятались в траве. Они боялись, что стрекоза их всех перекусает.

А злая стрекоза садилась на тарелку, пробовала еду и потом улетала.