Статья Солоневича написана, если можно так выразиться, в «жанре некролога». Она как бы подытоживает жизнь Сталина. В небольшой биографической справке говорится:

«В возрасте семнадцати лет он уверовал в марксизм, сидел за него, рисковал виселицей и никогда с этой стези не сходил. Он сразу же пошёл за Лениным, и пока дело шло о более или менее теоретических построениях, оставался где-то на третьем плане. Но когда дело дошло до практики, а верховного судии — Ленина — уже не было, тогда Сталин сразу подавил, смял и потом уничтожил всех своих конкурентов и противников…»

Солоневич поставил несколько вопросов: что ожидает Россию после Сталина? Кто сможет управлять ею? Чем завершится борьба за «наследство» Сталина? Как «свободный мир» будет строить свою политику в отношении «диктатуры страха и крови»?

Для писателя несомненно, что после ухода Сталина советская власть ослабеет и что в коллективном руководстве, в которое входят Маленков, Берия, Молотов и Каганович, рано или поздно начнётся борьба за власть, потому что «единая партия автоматически приходит к единоначалию». «Но кто же будет этим единым начальником? — вопрошал писатель. — И где — в „президиуме“ или в подвале, — решится этот вопрос? Сейчас никто этого не знает, даже и Маленков. По всем разумным соображениям можно утверждать, что без очередной резни не обойдётся. Члены „президиума“ едва ли питают какие бы то ни было иллюзии на этот счёт».

Сбылось и другое предсказание Солоневича: о пассивности Запада после смерти Сталина:

«Момента слабости советской власти „свободный мир“ не использует, как в своё время он не использовал моментов слабости Гитлера. Демократическая политика есть всегда лоскутная политика, робкая, противоречивая и недальновидная. Это нужно принять как факт»…

Версию о том, что в смерти Ивана Солоневича есть «сомнительный аспект», поддержал его брат Борис. В предисловии к роману «Две силы» он писал: «Как известно, автор больше десяти лет тому назад умер в Уругвае при чрезвычайно таинственных обстоятельствах». По некоторым свидетельствам, Борис вставил эту фразу по просьбе издательства «Свободное слово Карпатской Руси». Руководствовалось оно понятными соображениями: автор, погибший от рук советских агентов, не мог не вызывать интереса читателей-эмигрантов и, следовательно, способствовать успешной реализации тиража.

Дубровская опровергала выдумки о «таинственных обстоятельствах» и «агентах». В письме представителю «Нашей страны» в Бразилии Л. Рубанову она со свойственной ей прямотой рассказала о причине и обстоятельствах его смерти:

«Вкратце: И. Л. ещё здесь, в Аргентине, очень страдал от язвы желудка, но не лечился и много пил. Вам, как его закадычному другу, могу сказать то, что никому никогда не рассказываю. Когда мы ещё жили вместе (первые шесть месяцев нашего с Вс. К. пребывания в Аргентине) с Солоневичами, то сама видела, как И. Л. днём держал диету, а вечером переходил на вино. Когда он переехал в Уругвай, его язва ухудшилась и наконец перешла в рак. Не знаю, кто его оперировал, но всё время болезни он был окружён теми русскими, которые и по сей день являются верными подписчиками „Нашей страны“, и никто из них не был подозрителен. Надо принять во внимание, что организм И. Л. к тому времени настолько ослаб, что не удивительно, что он не выдержал операции. К тому же он фактически никогда и не лечился. И если и ходил к докторам, то потом не исполнял их предписаний. Да и курил он как в старые добрые времена. То, что И. Л. зарезали, придумал Б. Л., — не знаю, зачем. Здесь же и в Уругвае таких сплетен даже не бывало» [225] .

С подлинной болью переживала смерть мужа Рутика. Через две недели после смерти Солоневича новый главный редактор «Нашей страны» Всеволод Дубровский так написал о ней:

«Я хочу сказать несколько слов о мало кому известной самоотверженной женщине, которая отдала себя всю заботам об Иване Лукьяновиче… о его второй жене. Немка по происхождению, она сумела под влиянием Ивана Лукьяновича войти в круг тех интересов, которыми жил её муж, и стать необходимой ему и незаменимой спутницей его жизни… до последнего его вздоха. Он умер на её руках. Это она, ещё не придя в себя после пережитого ею потрясения, на следующий день после погребения Ивана Лукьяновича нашла в себе силы написать мне подробное письмо, многие строки которого расплылись от капавших на них слёз… и описать все детали происшедшего, помня, что Иван Лукьянович, как она пишет, „принадлежал не только нам, его близким“, и считая своим долгом рассказать о его последних днях всем тем, кто прислушивался к его словам, кто разделял его идеи, всем тем, нам неизвестным — многочисленным — членам Народно-монархического движения, кому он принадлежал так же, как и своим близким» [226] .

По словам Николая Казанцева, Рут «была преданной нянькой и сиделкой Ивана Лукьяновича, в особенности в последние годы его жизни. Она целиком отдала себя уходу за Иваном Лукьяновичем, а после его смерти, — оставшись совсем одинокой, — пережила большую личную трагедию. Она потеряла сразу и мужа, и какую-то точку опоры в том пространстве между двумя родинами, в котором она жила последние годы, утратив своё немецкое отечество и, в сущности, не обретя нового — русского. Тем не менее она нашла в себе сил воспрянуть, переехать в США и даже поступить там, несмотря на свои уже немолодые годы, на медицинский факультет» [227] .

В те дни много было написано скорбных слов об уходе Ивана Солоневича. Из Нью-Йорка прислал свой реквием Юрий:

«У батьки были две надежды в жизни. Одна — для России, другая — для себя. Для России — Монархия. Для себя — озерко с хибаркой в лесу, удочка и пишущая машинка. В идеале — обе эти надежды сливались в одну: озерко на Урале. И может быть, больнее всего то, что даже этой маленькой и такой дешёвой мечты так ему и не сбылось осуществить: хоть полгодика на озерке с удочкой и пишущей машинкой… Не уберегли, говорят… Его нельзя было уберечь. Он сам себя сгрыз изнутри» [228] .

В номере газеты с некрологом Ивану Солоневичу появилось следующее объявление:

«В опровержение уже появившихся злостных слухов о том, что с уходом из жизни Ивана Лукьяновича кончено и дело „Нашей страны“, мы заявляем категорически, что „Наша страна“ будет выходить так же регулярно, как и до сих пор, и будет служить той же цели и той же идее. Мы отдаём себе ясный отчёт в том, что заменить Ивана Лукьяновича не может никто, но продолжать его дело мы будем с твёрдой верой в Помощь Божию, по мере наших сил и возможности». Эти слова были написаны Всеволодом Дубровским, который стал преемником Солоневича на посту издателя «Нашей страны». Он без колебаний возложил на себя ответственность за судьбу монархической газеты, понимая, что это его долг перед читателями газеты и моральный — перед памятью друга [229] . Газета стала альфой и омегой жизни Дубровского.