В сажени от двери лежал то ли мешок, то ли…

Околоточный сощурил глаза и замер.

– Ваше благородие, – за спиной раздался голос, и полоска света поползла по покрытому инеем полу, на миг задержалась на предмете, привлёкшем внимание, двинулась по нему вверх.

– Ваш… – голос дворника задрожал, как и его руки, державшие лампу. Послушный свет затрепетал, – это ж Степан…

– Назад, – прохрипел не своим, а каким—то чужим хриплым голосом полицейский и сам ступил назад, опершись о косяк, – лампу, – протянул руку, – стойте здесь, – сам же вновь переступил через порог.

То, что он принял за мешок, оказалось телом мужчины, лежащим на животе. Голова проломлена и рядом с нею расплылась когда—то лужа крови, теперь превратившаяся в чёрное ледяное пятно.

Дальше околоточный не пошёл, поднял повыше лампу, со своего места он видел ещё двоих, но не понял детей или мужчин.

Лампа больше чадила, чем давала света, с минуту постоял и вернулся к двери, тяжёлыми шагами поднялся по ступеням.

– Вы, госпожа Панова, оказались правы, – на бледном лице дрожали посеревшие губы, – ты, голубчик, – он обратился к дворнику, – беги к приставу. Знаешь, где живёт?

– Никак нет—с.

– Августин Иванович проживает в доме господина Паля, а ты, – он повернул лицо к городовому, сопровождающему его, – на Большую Морскую, в сыскное и живо мне.

– Что передать господину приставу—с? – дворник мял в руках зачем—то снятую шапку.

– Ты ещё здесь? – удивился околоточный. – Передай, – на секунду запнулся, махнул рукой, – убийство, скажи на Курляндской. Одна нога здесь, бегом. Да, по дороге забеги в госпиталь к доктору Рихтеру пусть сюда поспешает.

– Так точно—с, Ваше благородие.

Хозяйка доходного дома госпожа Панова порывалась что—то сказать, но так и не решилась. Околоточный не чувствовал холода, даже озябшие ноги перестали беспокоить. Тяжёлое дыхание выдавало крайнюю степень раздражения.

3 участок Нарвской и так славился злодейскими преступлениями, а здесь… В поздний час лишний раз жители из дома носа не казали, а здесь крови чуть ли не вся квартира залита. Много её в своё время околоточный на военной службе повидал, а чтоб так. Становилось неуютно от бессмысленной смерти. На войне хоть вражеская землю кропит…

Полицейский продолжал держать бесполезную на улице горящую лампу в руке, второй хлопал по ноге, сам того не замечая.

Как ни странно, но первым прибыл начальник сыскного отделения господин Путилин. Он живо выпрыгнул из саней и махнул извозчику, чтобы тот не ждал. Вслед за ним приехали два помощника: чиновник для поручений штабс—капитан Орлов и губернский секретарь Миша Жуков.

– Добрый день, Иван Дмитриевич, – первым поприветствовал начальника штабс—капитан.

– Добрый, добрый, – лицо Путилина хотя и не выражало крайней степени раздражения, но приближалось к таковому. День он собирался посвятить отдыху, съездить в Парголово к приятелю, который давно зазывал в гости, но в душе Иван Дмитриевич ждал подобного развития событий – в столице и чтобы день прошёл без происшествий? Это только в романах тишь да благодать, а в жизни много зла.

Околоточный с удивлением посмотрел на мешавшую ему лампу, поставил на запорошенный снегом двор и подошёл к приехавшим.

– Здравия желаю, господин Путилин, – полицейский приложил руку к голове и щёлкнул каблуками, на бледных щеках заиграли желваки.

Иван Дмитриевич в ответ только кивнул головой и произнёс:

– Что стряслось?

– Утром в участок явилась госпожа Панова, – околоточный указал на женщину, стоявшую в стороне и теребившую от волнения в руках платок, – обеспокоенная за жильцов, которых не видела несколько дней. По просьбе я взломал дверь и там обнаружены мёртвые хозяева.

– Сколько?

Околоточный не ответил.

– Хорошо, – Путилин нервически засопел, – обеспечьте свечами, лампами, фонарями для обследования квартиры.

– Так точно, – полицейский удалился для выполнения распоряжения начальника сыскного отделения.

– Иван Дмитрич, – Жуков ступил вперёд, – разрешите? – он указал на горящую лампу.

– Не стоит, – пробурчал Путилин, – натопчешь.

– А что ждать? – Миша, как всегда рвался вперёд, проявляя служебное рвение.

Вернулся околоточный и хозяйка с двумя масляными фонарями и подсвечником.

– Вот, – полицейский произнёс почему—то обрадовано.

– Хорошо, – Иван Дмитриевич взял в руку один из фонарей и начал тяжело спускаться вниз, на последней ступеньке обернулся, – сколько их душ тут жило.

– Семь, – торопливо произнесла хозяйка и, когда Путилин отвернулся, добавила, – детей трое.

За ним шёл штабс—капитан, отодвинув в сторону младшего помощника Жукова.

Из открытой двери несло холодом, Путилин ступил во внутрь, прищурив глаза и подняв над головой фонарь.