Ехали под сорок миль в час. Эмили оглянулась – ветер покусывал вырез дочериной блузки. С полудня синева небес почти не побледнела. Дорога в основном пустынна. Английскую глубинку порядок не смущает. Это тебе не Ньюфаундленд. Поля угловаты. Видно далеко-далеко, старые дороги сужаются на горизонте; повсюду слаженная имперская благовоспитанность. Эмили ждала иного. Ни угольных шахт, ни гор шлака, ни серой английской нескладности.

Под рев мотора толком не побеседуешь. На окраине Бристоля заехали в маленькую чайную. Эмброуз снял фуражку, обнаружив кудрявую блондинистую шевелюру. Акцент у него любопытный. Белфаст, пояснил он, но по тому, как он это сказал, Эмили догадалась, что он отпрыск состоятельных родителей. Скорее английский акцент, чем ирландский. Слишком правильная мелодика.

Уже несколько лет в ВВС, в подразделении связи, но в летное так и не поступил. Похлопал себя по животу, словно оправдывался.

Небо потемнело. Лотти выкрикивала указания, сверяясь с огромной картой, хлопавшей на ветру. Эмброуз поглядывал на Лотти, точно она и сама вот-вот улетит на парашюте интриги.

Свет угасал, а Эмброуз гнал «ровер», умело огибал углы, снова погрузился в тоннели долгих изгородей. Приближались к Уэльсу. Пологие холмы один за другим – силуэт спящей женщины, вид сбоку.

Под вечер заблудились. Затормозили на краю поля, посмотрели, как соколиный охотник оттачивает свое искусство: птица на бечеве, долгий изгиб полета, что постепенно познает свои пределы. Сокол воспарил на миг и грациозно опустился на перчатку охотника.

Пришлось заночевать в Кардиффе. Убогая гостиница. Воздух намекал на море и шторм. Эмили опять залихорадило, голова кружилась. Лотти помогла ей подняться по лестнице, примостилась рядом в постели.

Поутру двинулись вдоль побережья. За спиной воспарило солнце, выжгло туман. По обочинам у канав махали дети, мальчики в серых шортиках, девочки в голубых передничках. Кое-кто босиком. Иногда мимо дребезжа катили заплеванные грязью велосипеды. Старуха замахала тростью и прокричала что-то на языке, которого они не поняли. Поле пересекала шеренга золотых стогов.

Остановились над узким ручьем, распили флягу горячего чая из одной чашки, последние капли вытрясли в траву. Эмили побрела вдоль реки. Услышала, как ясно зазвенел смех Лотти. У поворота, под плакучими деревьями, увидела старика в высоких болотных сапогах. Он держал удочку, но словно окаменел – стоял в воде по бедра, созерцая. Пустил корни в ручье. Она подняла руку, хотела помахать, но он смотрел мимо. Спасибо за эту анонимность. Теперь Эмили знала наверняка, что с Брауном поговорит наедине.

Старик повернулся, однако удочку так и не забросил. Будто пришел сюда подцепить на крючок свет. Эмили снова подняла руку, и он кивнул – несомненно, скорее по обязанности, чем из дружелюбия.

Когда вернулась к ручью, Эмброуз и Лотти, притулившись друг к дружке, курили одну сигарету на двоих.

Дом стоял на западной окраине Суонси. У воды. В конце долгого проезда меж беленых заборов. Большой, красного кирпича, с мансардой. Эмили насчитала три дымохода. Под колесами захрустел гравий. Затормозили. Из-под карнизов прыснули вороны. Каштан длинными руками почесывал крышу.

Навстречу Эмили на крыльцо вышла Кэтлин, жена Брауна. Темноволосая, серьезная. Сдержанно красивая. Провела Эмили в обшитую деревом гостиную. Со вкусом обустроенную. Длинные бордовые портьеры обнимали два французских окна, за окнами – ухоженный сад. С портьерами заигрывал ветер: налетал из приоткрытых дверей, ерошил ткань, обнюхивал, обегал комнату. На полках фотографии. На одной – Алкок и Браун с английским королем. На другой – с Черчиллем. Строй книг по авиации. Большие кожаные тома, бордовые и бежевые. Какие-то награды из граненого стекла, обрамленные сертификаты на деревянных подставочках. Десяток чайных роз – лепестки в красных прожилках – умирали в большой вазе на столе.

Эмили не без труда втиснулась в кресло у окна. На ковре под кушеткой позабыты одинокая чашка с блюдцем. На краю блюдца – покинутые крошки. Эмили осмотрелась – гостиная, зеленая лужайка за окном, серебристое море. В поисках Брауна пришлось написать командованию ВВС не одно письмо. Поговаривали о виски, о надломе, о неудаче. Якобы он завидовал славе Линдберга [53] . Спрятался в кусты. По фотографиям судя, он на грани распада.

Наверху заскрипели, застонали шаги. Как будто двигали мебель. Хлопали дверцы.

Кэтлин просунула голову в дверь. Ее муж через минутку спустится, ищет там что-то, просил извиниться. Волосы ее текли гладким и гибким ручьем.

Вскоре снова появилась, поставила перед Эмили черный лакированный поднос – чай и печенье. На блюдце узор. Круговой. Ни начала, ни конца. Десять лет назад Эмили шагала по лугу в Сент-Джонсе. В траве гряды изморози. Вечерами смотрела тренировочные вылеты. Пробуждение «Вими». Громорык. Рвется трава. В воздух брызжет слякотная морось.

Откуда-то прилетел детский голосок. Эмили придвинула кресло ближе к окну, поглядела на склон, уходящий к морщинистому серому морю.