– Как это случилось?

– Еще в больнице, когда Павел лечился от этого падения, Марина уговорила его жениться на ней. Она готовила свадьбу. И в конце августа, когда мой сын, плохо соображающий о том, что происходит вообще, женила его на себе. Вот, посмотри на фотографию, - доставая из сумки фото, сказала Нина Петровна. – Разве он похож на счастливого жениха? Его как на каторгу ведут. Рука сломанная в гипсе. Лицо все черное. Господи, я все время плачу, когда смотрю на все это. Я была против этого брака. Всеми фибрами души восставала против этого насилия над моим сыном. Мне даже казалось, что его опоили чем-то, одурманили, приворожили. Я не могу смириться, что Марина – моя невестка. Я не люблю ее. Год прошел, а мне до сих пор больно! Ты не знаешь, как она ведет себя с ним. Груба, постоянно на повышенных тонах, все указания в приказном порядке. Наташа, у моего бедного сына нет жизни.

– Если он позволяет супруге ТАК вести себя, значит, его ВСЕ устраивает. И не драматизируйте. Это уже их личная жизнь. Они сделали СВОЙ выбор.

– Наташа, ты не понимаешь, о чем говоришь! Когда у тебя будут свои дети, ты поймешь. После нежной, любящей девочки, готовой для Павла на все, он вдруг получает в напарницы по жизни корыстную и жесткую жену. Это как небо и земля.

Наташа всматривалась в образ некогда любимого Павла, который был изображен на свадебной фотографии. Действительно, счастья там видно не было. В лице была какая-то обреченность, болезненность.

«Что же ты наделал с собой? Что же ты сделал со своей жизнью?» - плакало сердце Натки. – «Не смог любить меня, не удержался от неправедного шага, и ЧТО получил в итоге?»

Нина Петровна наблюдала за эмоциями, которые отражались на лице девушки. Она сама остро переживала за нее, за сына, за себя, за всех пострадавших в этой любовной истории.

Наташа спросила:

– Свадьба была в конце августа, когда я уезжала на учебу? Значит, действительно, страница нашей истории с Павлом закрылась именно в те дни. Я, как будто чувствовала еще за год до этих событий, что наше последнее лето закончилось, и остро переживала это обстоятельство. Я предчувствовала. И мне очень жаль. Все могло бы быть по-другому, но . . .

– Возьми себе на память это фото.

– Хорошо, я заберу. Но не обещаю повесить его в рамочке на стенке, - с горечью и сарказмом ответила Наталья. – Знаете, я все равно желаю ему простого человеческого счастья. Он заслуживает это. И ОН до сих пор мне дорог.

– Может, ты вернешься к нему? – с надеждой в голосе спросила Нина Петровна. – Не бывает безнадежных ситуаций.

– Он женат. А чужое счастье я разрушать не буду. Я не знаю, как сложится моя жизнь, но точно знаю, что никогда не позволю стать любовницей женатого мужчины. Никогда. Я – собственница. Если мое – то все! Половинчатого счастья мне не надо. У Павла была я – целиком и полностью его. Он не сумел оценить моего отношения к нему, моей любви к нему. Променял на ЭТУ, – ткнув пальцем в фото, сказала Наталья.
– Теперь это его крест. Мне, правда, жаль, что я его упустила. Но возвращать не буду. Он – не мой! Он сам сделал СВОЙ выбор. Извините, мне трудно об этом говорить. Раны на сердце еще не затянулись.

– Ты любишь моего сына? – спросила Нина Петровна.

Наталья только кивнула головой.

– Девочка моя, я так тебя люблю. Как я мечтала, что ты – моя дочь всегда будешь рядом. Как я ошиблась.

– Я тоже сожалею, что все так произошло. Но, потерявши, не плачут. Надо идти вперед, радоваться и просто жить!

Они обнялись. Больше говорить было не о чем. В другой обстановке и при иных обстоятельствах, как в старые давние времена, они бы общались без умолку. Но, главная тема разговора была исчерпана. Им обеим было больно, но так необходимо попросить друг у друга прощения и признаться в любви.

Нина Петровна проводила Наталью до остановки. Они нежно распрощались. В глазах обеих стояли слезы.

Наталья приехала домой в «разобранных» чувствах.

– Что опять случилось? – спросила Кира.

– Да, жизнь испытывает на прочность. А так – все в порядке относительном. Знаешь, убежать от себя не получается, - ответила Наталья. – Я уже хочу вернуться к учебе, чтобы, погрузившись в нее, больше ни о чем не думать. Кира, пойдем, купим билеты на поезд? Уже пора подумать об обратной дороге.

– Завтра этим и займемся, - ответила Кира.

Девчонки легли спать. Наталья не стала рассказывать о переживаниях трудного дня. Она спрятала в альбом фотографию, на которой была изображена такая странная свадьба ее любимого далекого человека.

ПЕРЕЛОМ.

Утром 17 августа ничего не предвещало неожиданного.

Кира уехала неделю назад, чтобы подготовиться к новому учебному году, собрать вещи. Наталья же тоже времени даром не теряла. Она читала много литературы, экономила каждую минуту свободного времени. А еще остро переживала за Игоря. Она писала ему письма все так же часто, но ответа не получала. Игорь и не звонил. Наталья не знала, вернулся он из так называемой командировки или нет. Все было непонятно и тревожно.

Наталья лежала в постели и смотрела телевизор. Вдруг фильм прервали, и на всех каналах стали показывать волнующихся людей за длинным столом, которые сообщали всей стране, что они отстранили Михаила Горбачева от управления страной и взяли бразды правления в свои руки. Говорившие с экрана телевизора о перевороте не выглядели супергероями: голоса дрожали, руки тряслись. Было не понятно, что эта горстка людей хочет сделать со страной – Советским Союзом.

Граждане страны слушали этот бред, смотрели прямые репортажи о захвате Белого дома, и не понимали, как правительство допустило переворот в стране. Горбачев находился на отдыхе с семьей, далеко от столицы. В Москву ввели войска, а народ поднялся на защиту страны от ГКЧП. То, что показывали, было страшно. По Белому дому стреляли. В стране наступил хаос. Ни на минуту не возможно было оторваться от телевизора. Все остро переживали кризисную ситуацию в политических кругах. Кто-то хаял Горбачева, который со своей перестройкой и гласностью довел страну до жесткого обнищания, кто-то защищал президента, кто-то откровенно агитировал за анархию. Люди волновались, жили в предвкушении страшных событий. Пролилась первая кровь: люди в Москве бросались под танки, желая остановить тяжелую военную технику, которая должна была стрелять еще по Дому правительства. Нервозность людей дошла до предела.