Эми Хемпель родилась в Чикаго, штат Иллинойс. Она была одной из первых учениц Гордона Лиша, под началом которого выпустила несколько своих ранних рассказов. Лиш был настолько впечатлен ее талантом, что помог ей опубликовать ее первый сборник рассказов, «Основания для жизни» (1985), куда вошел «Кладбище, где погребен Эл Джолсон», ее самый первый рассказ. Впервые опубликованный в TriQuarterly в 1983 году, «Кладбище, где погребен Эл Джолсон» — один из самых широкоизвестных рассказов последней четверти двадцатого века.
На кладбище, где похоронен Эл Джолсон
«Расскажи мне что-нибудь, чего я не захочу забыть — сказала она. — Преврати это в хлам или оставь».
Я начала. Я рассказала ей, как насекомые летят сквозь капли дождя, оставаясь сухими. Я рассказала ей о том, что до Бинга Кросби ни у кого в Америке не было магнитофона. Я рассказала ей, что полная Луна похожа на банан, если смотреть на него с конца.
Камера смутила меня, и я остановилась. Она смотрела на нас, вмонтированная в потолок, как те, через которые в банке следят за грабителями. Она забавлялась над нами, как с медиками, идущими по коридору в отделение реанимации.
«Не останавливайся, девочка, — сказала она. — Ты скоро к этому привыкнешь».
Теперь у меня был слушатель. И я продолжила. Знает ли она, что Тэмми Уайнетт сменила пластинку? Да. Теперь она поет «Будьте с друзьями». И Пол Анка тоже, сказала я. Поет «Ты беременна нашей малышкой». Чем до рвоты доводит всех этих феминисток.
«Что-то еще? — сказала она. — У тебя есть еще что-нибудь?»
О, да.
Для нее у меня всегда будет что-то еще.
Знаешь, что когда они научили говорить первую шимпанзе, она солгала? Что когда ее спросили, кто наделал на стол, в ответ она написала имя уборщика? А когда они надавили на нее, она признала вину и сказала, что на самом деле это был директор проекта. Но она была матерью, и я догадываюсь, что у нее были на то причины.
«О, это то, что надо — сказала она. — Притча». «Есть кое-что еще о шимпанзе — сказала я. — Но это разобьет твое сердце». «Спасибо, нет», — сказала она и почесалась сквозь маску.
Мы походили на «хороших» бандитов. Впрочем, по маске не скажешь, хороших или плохих. Меня отвлекало теплое пятно, где мое дыхание, слава богу, выходило наружу. Она к ней привыкла. Завязывает только сверху. А снизу просто висит — прямо как у профи.
Мы зовем это место госпиталем Маркуса Уэлби. Цветастая заставка с пальмами перед началом всех этих шоу. Голливудский госпиталь. Хотя, фактически, он в нескольких милях западнее. Обособленная территория с пляжем через дорогу.
Медсестре она представила меня Лучшей Подругой. Безликие вещи теперь гораздо ближе. Это означает, что медсестра и моя подруга близки.
«Я уже рассказывала, как мы пили имбирный эль "Канада Драй" и притворялись, что мы в Канаде».
«Как дуры», — сказала я.
«Вы могли бы быть сестрами» — сказала медсестра.
Пьяная, поверь, она очень занятная, целую вечность просидела с ней в гламурном заведении, которые я на дух не переношу. Наверное, только расспрашивала? Она не расспрашивала. Два месяца, и сколько еще впереди?
Лучшее объяснение, какое мне приходит в голову — у меня есть друг, который однажды все лето работал в морге. Он рассказывал разные истории. Одна из них реально пробрала меня, не очень страшная, но тем не менее. Человек разбился, когда ехал на юг по 101-й. Он оставался в сознании. Но его рука была ободрана до костей. И увидев это, он испугался до смерти. Я имею в виду, он умер. Так и я — не решаюсь что-либо рассматривать. Но теперь я сделала это и надеюсь выжить.
Она встряхнула легкое летнее одеяло, обнажив ногу, которую ты не хотела видеть. Ради исключения, ты посмотрела, постигая закон, согласно которому, чтобы всегда оставаться в себе, нужны двое.
«Я кое-что поняла, — сказала она. — Я поняла это прошлой ночью. Я тут подумала, что реальность и данность необходимы здесь и сейчас. Знаешь, — сказала она, — это как когда кто-то дает тебе то, чего ты не можешь дать себе сама. Ты звонишь им, когда захочешь — когда приспичит».
Она схватила с тумбочки телефон и обмотала шнуром ее шею.
«Эй!» — говорит она, — На том конце провода!»
Она не отпускала, отчего-то кружилась голова, от чего я не знала.
«Я никак не могу вспомнить, — сказала она, — «что по Кюблер Росс следует после Отрицания?»
Мне казалось, потом идет Злость. Затем Торг, Депрессия, и так далее и тому подобное. Но я держала свои догадки при себе.
«Только вот что, — сказала она, — а где Воскрешение? Видит бог, я хочу сделать все по книге. Но она не учла Воскрешения!»
Она смеялась, а я цеплялась за этот звук, как повисший над пропастью, крепко хватает сброшенный сверху канат.