Вскоре наступила тишина. Стенающего Максима Тюилье в полуобморочном состоянии увели в другой зал. Один из инспекторов поднял пачки денег и передал их судьям. Г-на и г-жу Фужере, как и отца Поля Эрштейна, попросили удалиться, после чего они поблагодарили Джима Бэрнета за его прозорливость.

— Это,— сказал он,— крушение Максима Тюилье — всего лишь банальная сторона драмы.

Джим Бэрнет направился к трем промышленникам, которые вполголоса беседовали, подошел к ним и слегка коснулся плеча г-на Овара.

— Можно вас на два словечка, сударь? Я полагаю, что вы могли бы внести некоторую ясность в еще весьма темное дело.

— А именно?

— Речь идет о роли, которую играли в нем вы, сударь, и ваши друзья.

— Мы не играли в нем никакой роли.

— О, разумеется, я имею в виду не активную роль. Тем не менее, в деле имеются некоторые смущающие меня противоречия, на которые мне хотелось бы обратить ваше внимание. Вы заявили на другой же день утром, что последние три партии в баккара были вами выиграны, в результате чего игра кончилась вничью, и вы спокойно разъехались по домам. Но это заявление опровергают факты.

Г-н Овар покачал головой.

— Здесь действительно произошло недоразумение. На самом деле в результате трех последних партий наш проигрыш удвоился. Когда Поль Эрштейн встал, Максим Тюилье, который с виду вполне владел собой, последовал за ним в ротонду, чтобы выкурить сигарету, а мы остались втроем. Минут через семь-восемь он вернулся и сказал нам, что Поль Эрштейн не принимает всерьез эту игру, происходившую под винными парами, и решил вернуть нам деньги при условии, что все это останется в тайне. Якобы в конце игры, если об этом заговорят, вышла ничья.

— И вы приняли это предложение! Этот ничем не оправданный подарок! — воскликнул Бэрнет.— И, приняв его, вы даже не сочли нужным поблагодарить Поля Эрштейна!

— Поймите, сударь, было четыре часа утра. Мы были возбуждены. Максим Тюилье не дал нам времени на размышления.

— Но на другой день вы узнали, что ваш партнер убит.

— Да, убит, разумеется, после нашего отъезда, что ничего не меняло.

— И ни на одну минуту у вас не возникало подозрения против Максима Тюилье?

— По какому праву? Это человек нашего круга. Отец его был моим другом, я знаю его с детства. Нет, мы ничего не подозревали.

– — Вы в этом твердо уверены?

Джим Бэрнет произнес эти слова ироническим тоном.

— Во всем этом деле доминировал психологический фактор доверия, которое вы внушали. Практически преступление могло быть совершено либо лицом, находившимся в помещении, либо проникшим туда извне. Но с самого начала следственные органы приняли вариант, что преступление совершил человек, пришедший извне, ибо априори нельзя подозревать группу лиц, состоявшую из четырех богатых промышленников, высокочтимых кавалеров ордена Почетного легиона, пользующихся безупречной репутацией. Кто мог допустить, что три такие важные персоны могут быть соучастниками Тюилье? Между тем это было именно так, и я это сразу понял.

Альфред Овар вздрогнул:

— Вы с ума сошли, сударь! Мы — соучастники преступления?

— Ну, не совсем так. Вы, разумеется, не знали о его намерении, когда он последовал в ротонду за Полем Эрштейном. Однако вам было известно, что он пошел туда в смятенном состоянии. А когда он вернулся, вы знали, что что-то произошло.

— Мы ничего не знали!

— Нет, знали, что стряслось что-то страшное. Может быть и не преступление, но и не простой разговор. Что-то страшное, повторяю, что позволило Максиму отдать вам ваши деньги.

— Полноте!

— Да! Да! Да! Такой трус, как ваш друг, убив человека, наверняка выглядел взволнованным, почти безумным.

— Я утверждаю, что мы ничего не заметили!

— Вы не хотели заметить.

— Почему?

— Потому что он возместил вам ваш проигрыш. О, я знаю, что все вы очень богаты. Но партия в баккара нарушила ваше равновесие. Как у всех случайных игроков, у вас было ощущение, что вас обобрали, а когда вам вернули эти деньги, вы приняли их, не пытаясь узнать, каким образом ваш друг заполучил их. Для самоуспокоения вы решили ограничиться молчанием. Когда ночью машина везла вас в Маромм, невзирая на то, что вам следовало бы договориться, прийти к единому мнению, чтобы этот вечер выглядел не в столь подозрительном свете, никто из вас не произнес ни слова. Мне сказал об этом ваш шофер. А на другой день, когда уже стало известно об убийстве, вы избегали друг друга, боялись высказать свои подозрения.

— Это одни предположения!

— Нет, уверенность! Я узнал об этом путем опроса окружающих. Обвинить вашего друга означало во всеуслышание заявить о своей беспринципности, это означало привлечь внимание к себе, к своим семьям, бросить тень на ваше прошлое честных и порядочных людей. Это вызвало бы скандал. Вы хранили молчание, обманывая правосудие и ограждая от него Максима.

Обвинение было сформулировано так убедительно, недавняя драма становилась такой ясной, что г-н Овар пребывал в замешательстве. И вдруг совершенно неожиданный поворот — Джим Бэрнет не воспользовался своим преимуществом. Он рассмеялся.