Барабанщик и сопровождавшие его остановились, а тот, с бумагами, влез на сани, чтобы все его видели и слышали. Люди сгрудились, шумели, кричали; угодив в лужу, кто ругался, кто смеялся, и казалось, трудно будет разобрать, о чем скажет пан, стоящий на санях. Но шум толпы заглушила нараставшая барабанная дробь. Внезапно она оборвалась.

Пан крикнул с саней:

— Эй, люди! Люди!.. Тише!.. Слушайте!.. Слушайте манифест его величества государя императора Александра Второго! Манифест об уничтожении крепостного права, панщины!

При этих словах толпа замерла как завороженная. До всех доходили слухи о скорой отмене крепостного ярма. Толки эти велись уже несколько лет, люди и верить в это перестали. И вот — наконец! Неужели взаправду?! Многие даже шеи вытянули и рты разинули, чтобы не пропустить ни единого слова.

А пан разгладил в руках бумаги, откашлялся, приосанился и принялся читать громогласно:

— Божией милостию мы, Александр Вторый, император и самодержец Всероссийский, царь Польский, великий князь Финляндский, и прочая, и прочая, объявляем всем нашим верноподданным. Божиим провидением и священным законом престолонаследия быв призваны на прародительский Всероссийский престол, мы положили в сердце своем обет обнимать нашею царскою любовию и попечением всех наших верноподданных всякого звания и состояния, от благородно владеющих мечом на защиту Отечества до скромно работающего ремесленным орудием, от проходящего высшую службу государственную до проводящего на поле борозду плугом или сохой.

После этого выспреннего вступления пан, слегка понизив голос, продолжал читать о том, как император усмотрел, что права у помещиков весьма обширны, но не определены в точности законом, а поэтому открывался путь тягостному для крестьян произволу.

Вскоре чтец охрип, запутался в длинных фразах, но снова напряг силы и подбодрился, читая, как царь призвал в помощь бога и решил издать положение, предоставляющее крепостным людям права свободных сельских обывателей.

Покашливая и покрякивая, пан читал, какие даруются права и налагаются обязанности на помещиков и крестьян. Так, за помещиками сохраняется собственность на всю землю, до сих пор находившуюся в их владении, а крестьянам предоставляется право выкупа своей «усадебной оседлости» и определенного надела, отведенного им в постоянное пользование, по указанной в положении цене и за устанавливаемые повинности перед казною. Выкупные грамоты должны быть составлены с одобрения помещика. Для заключения договоров и нового устройства устанавливается двухлетний срок. До его истечения дворовым и крестьянам положено пребывать в повиновении помещикам и исполнять свои прежние обязанности. За помещиками сохраняется наблюдение за порядком, суд и расправа, впредь до открытия новых волостных судов.

Снова повысив голос, чтец словами манифеста взывал к божиему провидению, покровительствующему России, к христианскому закону, изречениям апостола и, понатужившись, торжественно заключил:

— Осени себя крестным знамением, православный народ, и призови с нами божие благословение на твой свободный труд, залог твоего домашнего благополучия и блага общественного.

Загудело, заволновалось людское море, но тут снова загремел барабан, и пан замахал руками в знак того, что хочет продолжать. Когда улегся шум, он воскликнул:

— Люди, послушайте! Оглашу некоторые выдержки из положения о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости. Во-первых: крепостное право на крестьян и дворовых в помещичьих имениях отменяется навсегда так, как это указано в настоящем и прочих положениях и правилах. Во-вторых: на основе сего положения и общих законов, крестьянам и дворовым людям, вышедшим из крепостной зависимости, предоставляются права состояния свободных сельских обывателей, как личные, так и по их имуществу.

Он начал перебирать бумаги, видно, подыскивая, что бы еще прочесть, но людям достаточно было услышанного. Толпа отхлынула, растеклась по рынку, знакомые и незнакомые засыпали друг друга расспросами, ликовали, а иные выражали сомнение, словно опасаясь, но ослышались ли они, что ненавистной панщины в самом деле больше не стало.

Пятрас Бальсис, внимательно все выслушав, пожал плечами:

— Как же это так? То ли отменили кабалу, то ли нет… Выходит — придется нам выкупать собственные земли, а паны еще два года будут с нас шкуру драть.

Пранайтис молчал, а новый знакомый глубоко вздохнул и отозвался:

— Хорошо, кабы всего два года. Ведь сказано, что выкупать землю можно, только договорившись с паном и с его согласия. А кто ж пана принудит соглашаться?

К ним примкнул еще четвертый, похожий на захудалого шляхтича. Громко подхватил последние слова расторопного человека — даже усы встопорщились:

— Никто не принудит! Надул нас самодержец! Не получим ни земли, ни воли! Повстанье нужно! Революцию! Восстановить Речь Посполиту! Тогда будет всем земля и воля!

Но сзади подкрался пятый — с подкрученными усами, по одежде не жандарм и не стражник. Уставился на шляхтича и, передразнивая его, затряс головой:

— Те-те-те!.. Речь Посполита! Ну, как же… Его величество государь император соблаговолил упразднить панщину, землю и волю дарует, а тут сразу же и повылезали на солнышко всякие кроты. Да знаешь ли ты, мятежник, что государь давно уже собирался предоставить людям землю и волю, только ваши паны тому противились. Они и сейчас не желают манифеста — взбунтуются, чтобы вернуть панщину, чтобы опять мужиков пороть. Вот какой революции хотят польские паны.

Шляхтич отпрянул в сторону, перемахнул через лужу, замешался в толпу и исчез. Усач выругался, сплюнул и, уходя, забормотал:

— Видали мы таких… Варшавские наймиты… Людей только баламутить…

А новый знакомец взмахнул обеими руками, будто скидывая тяжелую ношу, подмигнул левым глазом и весело заговорил:

— Э, ребята! Что дальше будет, увидим. Но сегодня и то хорошо, что крепостного права больше нет. Ну, будьте здоровы. Может, когда и встретимся, а пока — каждому своя дорога.