Я не зря делал жеребьевку сам, предполагая исходы игр. В финале встретились действительно две лучшие команды, и игра получилась очень яркая и насыщенная. Чуковцы почти не держали мяч в руках, постоянно делая точные пасы и производя молниеносные рывки к воротам. Не раз вратарь Тыкто чудом спасал команду от быстрого разгрома. Трибуны жаждали гола в наш створ. Команчи болели за своего вождя, апачи — за бывшего соплеменника. Наша поддержка была заметно слабее.

Но надо признать, что бойцы Тыкто вовсе не смотрелись бледно — обманными ударами и пасами назад за спину (признаюсь, этому их научил я) мы держали счет почти равным, и в третьем периоде он был 6:7, хоть и не в нашу пользу.

В середине игры произошло то, чего я так долго опасался. Игрок Чука сделал подножку бегущему к воротам сопернику, что, в принципе, разрешалось правилами. Наш игрок покатился по земле, обняв мяч, и, вскочив, резко кинул плотную кожаную дыню в лицо подбежавшему обидчику. Тот сел от удара, из его разбитого носа хлынула кровь. Зрители охнули, а я громко засвистел. Чук, находившийся около своих ворот, рванул к месту конфликта. Это же сделал спрыгнувший с трибуны Тыкто.

В две секунды они оказались напротив друг друга вместе с подбежавшими игроками обеих команд. Попахивало потасовкой в лучших традициях хоккея. Воцарилась тишина. Тыкто, тяжело дыша, смотрел на Чука, насупив брови. Затем коротко размахнулся правой рукой и ударом в скулу свалил на землю бросившего мяч игрока своей команды. Лицо Чука просияло. Вожди обнялись и вернулись на свои места. Игра продолжилась в составе пять на четыре.

После этого случая я зауважал Тыкто еще больше. В этом человеке, несмотря на первобытность, скрывалась какая-то правильная внутренняя справедливость.

Игра окончилась нашим поражением со счетом 6:8. Этот результат для первого турнира устраивал, похоже, всех. Наше племя любило Чука, который прожил у нас довольно долгое время. Как вождь команчей и выходец их апачей он порадовал победой и тех, и других.

Чук получил три больших корзины еды и шнурок, на котором красовалась желтая бронзовая медалька около двух сантиметров в диаметре. Тыкто получил такую же, только оловянную. Бык — красную медную. Церемонию награждения провел я лично, обнявшись со всеми победителями. Это было первое публичное проявление телесного контакта с Кавой и являлось, по сути, частью награды. Племя, до этого бурно радовавшееся за победителей, притихло, но после завершения процедуры объятий разразилось еще большим одобрительным криком. Несмотря на естественность моего жеста, он был довольно серьезной вехой в отношениях. Объятия были одним из ключевых проявлений уважения, любви и дружбы. Ко мне за последние два года один раз случайно прикасался Тыкто и несколько раз Том при работе в кузнице. Но обнять Каву означало перейти особый рубеж. Думаю, этот день победители запомнили надолго.

Весь турнир занял около пяти часов, и время было далеко за полдень. Мне страшно хотелось есть, и сложно представить, каково было игрокам. Я подготовился заранее и по окончании турнира устроил небольшой пир. Накормить пятьсот человек было непростой задачей, поэтому я предполагал дать людям просто «заморить червячка». Из продуктов были диковинные кусочки хлебных лепешек, размером не больше половины спичечного коробка. Их раздавали по одному в руки. Еще одна очередь выстроилась на раздачу бульона. В маленькую чашечку наливали из половника, после чего напиток выпивался на месте, и чашечка передавалась следующему желающему. Для игроков были зарезаны и зажарены на вертеле кабан и две косули. В нескольких горшках варилась уха, так же раздававшаяся в чашечках с возвратом. Команчи принесли кучу грибов и ягод.

Праздник прошел с размахом, и я начал сомневаться, стоит ли делать большие игры столь часто. С подготовкой на это уходило два рабочих дня, не считая потерь в запасах. Но что бесспорно было плюсом — это тот эффект тимбилдинга, который проявился практически сразу. Воины из разных племен обсуждали интересные игровые моменты, женщины рассматривали друг друга, одежду, волосы, украшения из растений. Дети весело играли. Я смотрел на эту большую первобытную толпу, и вдруг мне показалось, что я люблю всех этих грязноватых и волосатых людей, словно это была моя семья.

Мои размышления прервал Ахомит, попросивший разговора.

Я хотел позвать Тыкто для перевода, но он остановил меня. Разговор предстоял приватный. С моим пониманием языка туземцев и знаниями Ахомита в русском удалось понять, что в племени команчей происходят некоторые странные вещи, в которых Каве требуется разобраться. Деталей добиться не удалось. Подошел Тыкто, и я кивнул Ахомиту в знак того, что понял его просьбу.

После окончания пиршества я взял Тыкто, Быка, четверых воинов в полной боевой экипировке и отправился с Чуком в его племя – разбираться в неведомых странностях.

Глава 28

Огромная толпа возвращалась к себе домой. Мы шли впереди, не ожидая отстающих, поэтому группа в несколько сотен человек растянулась, вероятно, километра на три. Заночевав в поле, мы рано утром подошли к лагерю.

В племени команчей оставалось всего около сорока человек — сильно беременные женщины, младенцы, хранитель очага и пятеро воинов для охраны. Возвращавшиеся люди сразу приступали к работе. Рыбаки уходили на море, женщины разбредались собирать плоды и коренья, охотники снаряжались в лес. Через три часа стойбище вновь заметно опустело, люди разошлись, чтобы вновь собраться ближе к вечеру, но уже с добычей. Я улучил момент и остался наедине с Ахомитом.

– Что тебе не нравится? Что плохо? – снова попытался выяснить я.

Ахомит начал сбивчиво рассказывать.

– Воин несут много еда, жена несут много еда, – Ахомит активно жестикулировал, дублируя свои слова. Из таких, наверное, впоследствии получились итальянцы, ухмыльнулся я.

– Но еда хэв мало мало, – продолжал тараторить он.

Конечно, мало, подумал я, вас же здесь человек четыреста. Надо еще постараться прокормить такую ораву. Но Ахомит продолжал уверять, что баланс не сходится.